«Знаю, что этот мой предостерегающий голос на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведет ни малейшего впечатления. Но знайте — этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность интересам партии в целом, интересам коммунистической революции.

Эти партийные молчальники возвышают свой голос только тогда, когда сознают явную опасность для всей партии. Они никогда не будут «молчальниками», царедворцами партийных иерархов. И их голос когда-нибудь призовет к порядку зарвавшихся «вождей» так, что они его услышат, даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту».

Сталина письмо Антонова-Овсеенко возмутило, он счел это личным выпадом. Причем Антонов-Овсеенко использовал излюбленное сталинское оружие — обвинил самого Иосифа Виссарионовича во фракционности.

12 января 1924 года Антонова-Овсеенко вызвали на заседание оргбюро ЦК, которое было сталинским инструментом в кадровой политике. Формально ему устроили разнос за то, что он отдал два приказа Политуправления, не согласовав их в аппарате ЦК. Фактически — за попытку защитить Троцкого. Его обращение в ЦК было истолковано как «неслыханный выпад, делающий невозможной дальнейшую работу тов. Антонова-Овсеенко на посту начальника ПУР».

На заседании оргбюро Антонов-Овсеенко написал Дзержинскому короткую записку:

«Дорогой и глубокоуважаемый Феликс Эдмундович!

Ты напрасно попрекнул меня, что я, мол, только себя считаю «честным» и т. д. Я себя считаю не ослепленным групповой борьбой — вот и все. Считаю, чувствую, что для меня партия в целом действительно дорога, и в твоем выступлении против меня ты не прав. Просто — я не фракционер; а у большинства Политбюро, как и у Троцкого, я вижу этот фракционный уклон».

Дзержинский тут же написал путаный и не очень грамотный ответ:

«Дорогой друг!

Я из твоего письма чувствовал всю горечь и мучение за партию. Но твое письмо большая ошибка, так как, выявляя свои чувства, политические результаты этого выявления совершенно получаются обратные, ибо, зная и проявляя свою муку, как ты говоришь, а Вы все только «зарвались», а партии и революции не преданы.

Затем, я отношусь к переживаемому нами кризису гораздо серьезнее и вижу величайшую опасность. Но причина опасности не в дискуссии нашей партии, а в составе нашей партии и в том, как удержать диктатуру пролетариата в мирной обстановке — в крестьянской стране, при массовом напоре поднять уровень своей жизни и при нашей некультурности — требует от партии величайшего идейного единства и единства действий под знаменем ленинизма.

Твой Ф.Д.

А это значит — надо драться с Троцким».

Пораженный происходящим, Антонов-Овсеенко писал о «безыдейных нападках на Троцкого, на того, кто в глазах самых широких масс является вождем, организатором и вдохновителем победы революции». Сталин и его окружение повели атаку на начальника политуправления Реввоенсовета. 21 января 1924 года, когда умер Ленин, Антонова-Овсеенко сняли с должности. Вместо него начальником политуправления вооруженных сил перевели из аппарата ЦК партии Андрея Сергеевича Бубнова, противника Троцкого. Антонова- Овсеенко откомандировали в распоряжение наркомата по иностранным делам.

В 1924 году его отправили полпредом в Чехословакию, в 1928-м — в Литву, в 1930-м — в Польшу. В 1934-м его вернули в Москву и назначили прокурором РСФСР.

Бывшие сторонники Троцкого, видя; что происходит, пытались спастись. Они писали покаянные письма, надеясь убедить Сталина в своей верности, и поливали грязью Троцкого. Так поступил и Антонов-Овсеенко. В 1936 году он писал в «Известиях»:

«Глубокий стыд охватывает меня, потому что в 1923–1927 годах я оказывал Троцкому поддержку, несмотря на то что слышал четкий предупреждающий голос… Только в октябре 1927 года я порвал на деле с оппозицией… Тогда я написал товарищу Л.