Сухой хворост горел, почти не давая дыма. Княжна подсела к огню, чтобы подсушить то, что осталось от ее платья, а заодно поджарить на палочке собранные ею по дороге грибы. Занимаясь хозяйственными делами, пан Кшиштоф угрюмо думал про себя, что его предсказания начинают сбываться: вытащив эту девчонку из болота, он автоматически превратился в няньку при ней. Впрочем, кое-что полезное в присутствии княжны все-таки было, даже если сбросить со счетов икону: сам пан Кшиштоф ни за что не догадался бы, что грибы можно просто поджарить на палочке, а не заказать в ресторане, как составную часть какого-нибудь мясного блюда. Он с трудом мог отличить белый гриб от мухомора и потому принял протянутый княжною прутик с нанизанными на него шляпками с некоторой опаской.

Впрочем, грибы оказались хотя и не деликатесом, но все-таки вполне съедобной пищей. Пан Кшиштоф моментально управился со своей порцией и принялся набивать трубку, благосклонно кивая в такт словам княжны, рассказывавшей о своих приключениях. Сочувственно улыбаясь, он между делом раздумывал о том, как лучше поступить с девчонкой: зарезать ее, как свинью, или просто бросить на произвол судьбы.

– Ну, а вы? – закончив свой рассказ, задала княжна вопрос, который давно вертелся у нее на кончике языка. – Что было с вами? Где Вацлав?

– Убит, – небрежно обронил пан Кшиштоф и тут же, спохватившись, придал лицу похоронное выражение. – Как это ни прискорбно, мой кузен погиб в схватке с лесными бандитами. Полагаю, княжна, что это сделал кто-то из ваших крестьян.

– Но как же… Нет, я не верю, – с неожиданной твердостью заключила княжна. – Не обижайтесь, пан Кшиштоф, я вовсе не обвиняю вас во лжи. Просто вы уже однажды ошиблись, могли ошибиться и в другой раз. К тому же, мои крестьяне… нет, они не могли просто так убить ни в чем не повинного человека.

– Мне жаль, княжна, – сказал пан Кшиштоф, мысленно проклиная черта, который дернул его за язык и заставил ввязаться в этот ненужный спор, – но мой кузен, как и я, был одет в мундир французского драгуна. Вероятно, нас приняли за мародеров, у которых мы, кстати, отобрали одежду, лошадей и оружие. В него попали сразу, я видел, как он упал и как к нему подбежал какой-то человек с топором… Мне самому с огромным трудом удалось отбиться, уложив на месте не менее пятерых мерзавцев.

– Все равно, – упрямо повторила Мария Андреевна, – здесь наверняка какая-то ошибка. Вы что-нибудь не так поняли, не заметили чего-нибудь… Я понимаю, был бой, схватка, вы рубились с… Не знаю, но я чувствую, что Вацлав жив.

Пан Кшиштоф с большим трудом подавил вспыхнувшее раздражение. Она, видите ли, чувствует! Впрочем, сказал он себе, мне нет никакого дела до того, что эта девчонка выдает желаемое за действительное. Она чувствует… Да на здоровье! Ее чувства, как и она сама, не имеют никакого отношения к делу. Не спорить же с ней, в самом-то деле – еще, чего доброго, начнет подозревать, что я не горю любовью к своему кузену…

– Вы устали, княжна, – сказал он участливо, – вам просто необходимо отдохнуть. Теперь, когда чудотворная икона спасена, осталось всего ничего – добраться с нею до Москвы. Для этого лучше всего двигаться по ночам, но сейчас вы должны уснуть. Один день ничего не решит, зато я буду уверен, что вы не свалитесь от истощения по дороге. Это было бы преступлением с моей стороны – дать вам довести себя до такого состояния.

– Нам надо торопиться, – ответила княжна, с заметным усилием ворочая языком, – но я вижу, что вы правы. При одной мысли о том, чтобы встать, у меня начинает болеть все тело.

– Вот видите! – воскликнул пан Кшиштоф. – Конечно же, я прав! Я, позволю себе заметить, старый солдат, и я сразу вижу, когда человек нуждается в отдыхе.