Изменить размер шрифта - +
Княжне впервой было прибегать к такому оружию против мужчин, и ей вдруг показалось смешным и жалким это древнее оружие. Оружию этому было место в салонах и в будуарах, на войне же оно, это оружие, оружием уже не являлось.

Потерявшись от этой мысли, княжна остановилась на середине фразы и замолчала, опустив глаза, уверенная, что ее сейчас арестуют или просто убьют. Боязливо взглянув на часового, она с удивлением заметила, что древнее оружие, впервые пущенное в дело праматерью Евой, хоть и находилось сейчас в неопытных, неумелых руках, сработало так, как надо. Часовой более не целился в нее из ружья. Ружье было приставлено к ноге, а часовой с неопределенной ухмылкой закручивал штопором свой длинный ус, прищуренными глазами разглядывая княжну.

– А девочка недурна, – вслух сказал улан, немного подвигаясь к княжне и пребывая в полной уверенности, что его не понимают. – Очень недурна, – добавил он и придвинулся еще ближе, обольстительно улыбаясь и выставляя напоказ длинные, пожелтевшие от табака лошадиные зубы.

Этот очевидный успех ободрил княжну настолько, что она, преодолев оцепенение, заставила себя снова войти в роль. Это получилось у нее неожиданно легко. Игривым движением отступив от надвигавшегося на нее улана, она с улыбкой притворной скромности потупилась и склонила набок головку. Отступив еще на полшага, она почувствовала лопатками гладкие доски двери с круглыми бугорками заклепок, а пальцы ее заложенной за спину руки легли на холодное железо засова.

– Что это вы выдумываете, дяденька, – закрываясь другой рукой, будто бы в смущении, певуче проговорила княжна. – Готовы вы или нет, – продолжала она тем же зазывающим игривым тоном, но обращаясь уже к сидевшим в холодной Огинским, – я открываю дверь. Другой попытки уже не будет.

Улан быстро и очень красноречиво огляделся по сторонам, проверяя, нет ли поблизости начальства. Начальства не было, лагерь спал. Часовой облизал губы, прислонил ружье к стене и, подкрутив на этот раз оба уса, решительно шагнул к неизвестно откуда и зачем появившейся здесь русской девке. Это было именно то развлечение, которого давно не хватало улану; наказание же, которое могло последовать, а могло и не последовать за подобные дела, представлялось ему совсем пустячным по сравнению с предстоявшим удовольствием.

Он почти схватил красотку – почти, но не совсем. Красотка вывернулась у него из рук и одним быстрым движением забежала ему за спину. Ее тихий, заманивающий русалочий смех наполовину заглушил другой звук – металлический, скользящий. Улан развернулся, ловя добычу, которую уже считал своею, и только теперь смысл услышанного им металлического звука проник в его сознание.

Княжна хорошо видела, как это произошло. Широкая плотоядная улыбка, топорщившая уланские усы, вдруг исчезла, словно стертая мокрой тряпкой с грифельной доски надпись, горевшие от приятных предвкушений глаза сделались круглыми, погасли и остекленели. Улан еще не успел понять, что произошло, но зато успел почувствовать неладное. Он сделал движение, собираясь обернуться, но было поздно: дверь холодной позади него распахнулась, и четыре руки, выскочив оттуда, как щупальца морского спрута, схватили его. Одна из этих рук зажала ему рот, а остальные три, совершенно как щупальца, резко втянули беднягу в темный дверной проем, как в подводную пещеру.

Княжна Мария, сама не зная зачем, подалась вперед и заглянула в дверь, тут же об этом пожалев. Она увидела Вацлава, который держал улана сзади, зажимая ему рот, и пана Кшиштофа, который, выпустив часового, выхватил из ножен его саблю и на глазах у княжны снизу вверх, как ножом, ударил его этой саблей в живот. Часовой содрогнулся всем телом и вытянулся, выгибая спину, а пан Кшиштоф налег на рукоять сабли и обеими руками втолкнул клинок глубже в тело умиравшего человека. Хлынувшая из горла убитого кровь проступила сквозь пальцы Вацлава, зажимавшие ему рот.

Быстрый переход