— А если не вспомнит, а если не выберется с работы? — настаиваю я.

— То вскоре психанет и меня отсюда выгонит. Потому как сам я ничего толкового в его условиях не сделаю. Но он же не зря все это закупал и оборудовал, он же о чем-то думал. Вот пусть теперь то, что планировал, воплощает. А я подсоблю. Или пусть заберет своего саксофониста, купит нам барабаны, ну и вообще, прекратит прессовать своими условиями…

Когда-то мне очень запал в душу отрывок из интервью со Светой Сургановой. «Запись альбома началась с ремонта квартиры, бывшей коммуналки, — делилась историей записи альбома экс ночная снайперша, — В комнате с видом на помойку построили некое подобие студии: возвели подиум, на котором расположилась необходимая техника, на столешницу водрузили компьютер, узнали, как он работает, и… записали альбом».

Мой Боренька, вероятно, так и представлял себе все необходимое. Поэтому, когда узнал, что у Сэма дома пылится уже почти готовая студия, поднял настоящий дебош.

— Как можно! Ты должен! Немедленно! Покуда есть силы! — негодовал Боренька, ежевечернее приплетаясь к Сэму в офис. — Да если б я знал, что ты не забросил свои собирательства! Что ж ты молчал, мы бы к прошлой весне такого забабахали!

Сэм понял, что сопротивление бесполезно и торжественно отдал одну из своих квартир под студию. Вернее, квартиру без одной комнаты, потому что квартира была коммунальная, а оставшаяся в чужой собственности комната — моя. Так и вышло, что мы с Сэмом стали соседями. Меня его общество вполне устраивало, потому что, едва встав на ноги, он переселил своих родителей куда-то в частный дом, а сам решил жить в доме, где вырос. Отремонтировал общую кухню и санузел, поменял трубы, поставил железную дверь и… передумал. Купил квартиру где-то в другом районе и торжественно отбыл в неизвестном направлении. Я тоже в этой квартире почти не появлялась — жила в маминой. Комнату я долго сдавала, потом жильцы съехали. и я полюбила приезжать сюда, отсиживаться в одиночестве. Павлик давно уже жил со мной в маминой квартире, и, когда беспричинная тоска вдруг начинала грызть меня, я тут же вспоминала о каких-то бытовых хлопотах, связанных с этой комнатой и ехала сюда, якобы, для их исполнения. В один из таких приездов я повстречала Бореньку.

Открыла своими ключами дверь, вошла, по привычке считая, что в доме никого нет, и обалдела: на кухне сидел не знакомый мне огромный тип равномерно покрытый светло-рыжими волосами. Сидел он в набедренной повязке из моего полотенца и отчего-то напоминал мне снежного человека. Недонесенный до пепельницы окурок застыл в его пальцах. С минуту, растерянно замерев, мы сверлили друг друга взглядами.

— Так значит вот ты какая… — прищурившись, произнес Снежный человек, потом вдруг спохватился, покраснел, подскочил, уронил повязку, покраснел еще больше…

— А вы, собственно, кто? — его суматоха насмешила меня и успокоила.

— Я Большой Борис. ББ — если правильно. Я тут теперь живу… А ты не вор, я надеюсь? Не хотелось бы тебя обезвреживать…

Я пододвинула табуретку к кухонным дверям и молча уселась на нее. Это надо же! Такое нежданное новшество!

— Не поверишь, это я тебя наколдовал и потребовал. — не дождавшись ответа, Боренька — отчего-то так я окрестила его, едва узнала по имени — принялся сам вести разговор. — Я загадал, что первая вошедшая в этот дом девушка будет нашей студийной музою… И тут же в замке заворочался ключ.