Но сейчас слишком поздно, чтоб оправдываться и пытаться объяснить собственную пассивность врожденной интеллигентностью. К тому же, это совсем не оправдание. Плевать нужно на все эти неловкости. Плевать и действовать, пока меня окончательно не превратили в торговую марку, в имя, лишенное всякого содержимого. Кстати, в смысле времени тоже поздно — два часа ночи. Лежу, вслушиваюсь в тиканье часов, жду утра. Зачем? Да чтоб пойти и высказать все накипевшее. Решилась, наконец.

Нет, Лилия ничего не решит. Она лишь запутает меня окончательно своими доводами… Идти нужно сразу к Геннадию. По утрам, он, вроде, всегда на вилле. Выберу момент, выскажусь…

— Или я, или ваши методы работы! — сообщу с порога. — Мои условия чисты и обыкновенны. Никаких литературных наемников. Или книгу пишу я, или они. Во втором случае я не согласна подписывать ее своим именем и представлять журналистам, как продолжение своей первой книги. Почему? Да потому что это нечестно! Первая книга писалась на одном дыхании. Я выходила пройтись по аллейкам виллы, сидела в тени, а в мыслях зрели, зрели, зрели предложения. Едва я доходила до компьютера, они градом ссыпались в текст. Уже сочные, уже спелые, уже собранные в то, что необходимо было рассказать людям о таком уникальном человеке, как Марина. Я знала, что хочу поведать читателю… Я чувствовала в этом свой долг. Вы приносили материал. Спасибо… Действительно сенсационный, но успех книги не только в нем. В повести удалось показать Марину живой, настоящей, со всеми чудаковатостями и недостатками, с эгоистичными смешными выкрутасами и очаровательными слабостями… Именно поэтому книга стала лучшей из всего, написанного о Марине. Ведь не счесть было сразу после ее смерти всевозможных статеек и расследований о поэте-самоубийце. Помните? И что? Ни одна статья не запомнилась, а наша повесть — стреляет до сих пор. И не столько из-за того, что в ней написано, сколько потому, что Марина там — человек, а не каменный лирический герой. Это много и важно, поймите. И получилось это только благодаря напавшему на меня во время написания вдохновению. Сейчас его нет. Все, что могла сказать о Марине, я уже высказала… Судьба изложена, характер выписан… Никакими подписями в договорах, никакими штрафами или увеличениями гонораров это не исправить. То, что вы решили сделать на последнем совещании — кощунство. Нельзя нанимать людей, чтоб они под моим руководством писали книгу. Какими бы талантливыми ни были эти ребята. Наличие посредников между мной и текстом убьет все мои творческие порывы, а наличие начальствующей головы — все возможные таланты этих ребят. Что? Многие авторы так сейчас пишут? А вы читали их книги? Там нет души, одни технологии… Что? Я обязалась в течение двух лет… Помню, но не буду… Все равно я добьюсь своего…. И скажите, чтоб перестали копать могилу удаву! Он еще жив и расстраивается от таких намеков. Ваши бы, Геннадий, сильные руки, да в мирное русло… «Жизнь стоит того, чтобы не быть сволочью», а «любовь — того, чтобы ждать»…

Проснулась Сонечка за три минуты до звонка будильника. Чувствовала себя несчастной и совершенно измученной. Всю ночь мозг отчаянно боролся со сном, пытаясь продумать предстоящий разговор, но небытие оказывалось сильнее, и планы прерывались на самом важном месте каким-нибудь очередным бредом сновидения…

«Чую гибель!» — голосом Кости Кинчева пропел будильник, и Сонечка содрогнулась от такого предсказания. Взять себя в руки оказалось довольно нелегко. Для разрядки Сафо решила позвонить кому-нибудь.

Вспомнился Владлен, так некстати позвонивший вчера сразу после ухода Геннадия. Звонил он первый раз за много-много лет и прямо-таки сочился утонченными признаниями и дифирамбами.