Ирина Потанина. Русская красавица. Антология смертиРусская красавица – 1
Часть первая Антология смерти
Под ногами его трепыхался недобитый Питер. Номер пять, гостиничный подоконник, головокружительный взгляд вниз, столкновение нос к носу с ледяным стеклом окна… Он поднял руку ко лбу, чтобы cмахнуть пот. Перерезанная вена оставила кровавый след. Родимая потаскуха-Москва покорялась легко, но так же легко забывала, отдаваясь новомодным завоевателям. Америка принимала бурно, но ни бельмеса не понимала и приводила в бешенство своими упорядоченными бизнес-планами. Оставался Ленинград, но и здесь не сложилось — чуткий и верный, он всё же что-то не улавливал, недопонимал, осуждал за бесчинства, путал и ничуть не успокаивал. Страдальчески вскинув брови, тридцатилетний юноша истекал кровью и рассуждал о степени своей славы в разных городах. Он ненавидел жизнь за свою болезненную потребность в ней. В сущности, это был уже совершенно больной человек. В ночь с 27 на 28 декабря в ленинградской гостинице "Интернационал" Есенин Сергей Александрович покончил с собой: вcкрыл вены и повесился перед окном на бездушной трубе парового отопления. Стоп! Я бешено трясу головой, выгружаюсь из 25 года в наш 2005 и со всей дури тарабаню по клавишам, шокируя посетителей Интернет-кафе. Оно значительно больше «кафе», нежели «Интернет», поэтому к ожесточённым наскокам на клавиатуру здесь относятся настороженно. Мне плевать на эпатаж — не для того бьюсь. Сюжет застрелен, значит, нужно записывать. Статья о смерти Есенина крутится перед глазами, но оформляться в слова не спешит. Психую понемногу, заказываю ещё кофе, отправляю на печать предыдущие записи. «Акутагава в конце жизни окончательно свихнулся от боязни творческого бесплодия. Считается, что смертельную дозу веронала он принял именно по этому поводу», — принтер неспешно размазывает чужие судьбы по листу, — «Хемингуэй застрелился из охотничьего ружья в возрасте 62 лет. Говорят, его донимали депрессии и внезапные приступы ярости. Интересно, что родитель Хемингуэя тоже был самоубийцей». Есть пять явлений, за которыми можно наблюдать бесконечно: за полыхающим пламенем, за бегущей водой, за чужой работой, за человеческой толпой и за печатающей головкой струйного принтера. Я следила за принтером и скорбела над глупостью человеческой. Так нелепо распорядиться собственной жизнью! Выключить фильм на самом интересном месте: как только у главного героя начались серьёзные трудности! Для такого деяния надо, по меньшей мере, быть начисто лишённым любопытства… Впрочем, не мне судить их, но мне о них писать. «Стефан Цвейг умер в сорок втором. Когда мир вокруг начал рушиться — японцы напали на Перл-Харбор, англичане сдали Сингапур, в Европе безраздельно хозяйничали нацисты, — супруги Цвейги решили покончить с собой. Перед смертью они написали 13 писем. "Я приветствую всех своих друзей, — писал Цвейг, — Пусть они увидят зарю после долгой ночи! А я слишком нетерпелив и ухожу раньше них". Стефан с женой приняли смертельную дозу снотворного», — никто не забыт, ничто не забыто, расцарапаю быль до небыли, чтобы факты не канули в забавное место — в анналы, — «Известный стихотворец начала двадцатого века — Иван Игнатьев — был гомосексуалистом. Обстоятельства вынудили его жениться. После первой брачной ночи, Игнатьев сделался невменяемым и покончил с собой, предварительно попытавшись убить жену». Наконец, отбираю у принтера лист. Хорошо, что я не выполнила собственное обещание не заниматься больше Рукописью в эти выходные. Неудача с Цветаевой компенсировалась вот этими, отмеченными на листе, ценными находками: обделённая новинками пригородная библиотека хранит, оказывается, множество сведений, пригодных для моей «Антологии смерти». |
