Артур позвонил, когда Сонечка с Павлушей только зашли. Сказал, что заедет за мной через сорок минут. Нет, не к метро, и даже не под подъезд… Прямо сюда, домой, в самое моё логово.

— Заскочу, чайком напоишь перед дорожкой, а потом и в путь, — преувеличенно заботливо сообщил он.

Я едва вслух не ахнула, потом передумала ахать, и решила, что ничего предосудительного в его визите не вижу. То есть, конечно, он придёт высматривать… Но что он тут, собственно, высмотрит?

— К чаю купить что-нибудь? — он говорил таким тоном, будто заходил регулярно. На самом деле, не был тут ни разу. Да я и не приглашала, зная, чем обычно заканчиваются подобные визиты на чашечку чая, и совершенно не желая сближаться. Впрочем, как выяснилось, мои приглашения никого особо тут и не волновали. Захотели проконтролировать, и вот… ждите в гости! И я покорно выпроваживаю гостей через полчаса после прихода и жду, побаиваясь немного, как нашкодивший ребёнок — прихода родителей.

А, собственно, что я такого сделала? Ничего ведь не сделала. Да, заманила к себе Сонечку, чтобы поговорить с глазу на глаз. Да, поручила ей одно сумасбродное дельце. А как мне, спрашивается, ещё что-то узнавать, если каждый мой шаг вы контролируете, а сами никакой информации не даёте?

Смешно вспомнить. Сонечка хлопала густо, как у героини фильма Кабарэ, накрашенными ресницами и переводила недоумённый любопытствующий взгляд с меня на Пашеньку, и обратно. Вопреки ожиданиям, после операции она вовсе не истощала, а, наоборот, поправилась и расцвела. Упруго наполненная жизнью и своей «огромной невсамделишной» влюблённостью, она не пробуждала во мне ни малейшего духа соперничества. Только умиление и любопытство. Пашенька совсем не стоил нас — ни её, ни меня — но Сонечка пока этого не разгадала, и потому фырчала совершенно искренне.

— Секонд хенд! — презрительно подёргивала плечиком в сторону Пашеньки она, — Вот уж наградила наследством! — корила она меня, — Ну и зачем мне это переходящее красное знамя?! Марина, мы слишком похожи с тобой, что б я могла чувствовать себя с ним чем-то эксклюзивным…

Мы с Пашенькой наперебой кинулись убеждать Сонечку в неуместности подобных высказываний. Мы, дескать, и не воспринимали друг друга всерьёз никогда, мы, дескать, просто так, от скуки и безнадёги друг к другу потянулись, и это всё так же легко и спокойно закончилось, как и начиналось… А вот она, Сонечка, это совсем другое. И тут Пашенька принялся цитировать собственные дифирамбы мне, сменив только имя адресата. Сделалось противно, хотя и пошло на пользу.

— Надо же, какое совпадение! — развеселилась Сонечка, наконец, — Я ведь тоже люблю Марину, так что понимаю тебя, Павлуша, и уже не сержусь…

Я с маниакальным упорством принялась разгонять ассоциации. Та, Цветаевская Сонечка, тоже была такая. В том же сюжете купалась. Каждый вечер у Цветаевой. Каждый вечер — слева Володя — не по летам мудрый и мужественный красавец-актёр, справа — Марина, ещё та ранняя, юная, горящая, без остатка себя вечеру отдающая. Говорили, чувствовали, смеялись. А Сонечка любила обоих, и Марину и Володю. А Володя втайне и в глубине — только Марину. А Сонечка знала, и рассудила для себя так же, как сейчас моя Сонечка: «Марину ведь нельзя не любить.