Волоча сумку по коридору штабного вагона, я последними словами поливаю Маринку, вздумавшую назвать меня певицей. Конечно, можно было развернуться и уехать сейчас домой, но потом я бы никогда не простила себе такого малодушия. Жизнь зовет — надо идти. И зовет, вроде, в интересное место… Только вот в качестве кого? Сегодня же я решила поговорить с Григорием о переводе меня из певиц во что-нибудь другое.

— Зато полный комплект артистов. — слышу вслед.

— Это, конечно, не совсем то в творческом смысле — говорит передвижной начальник. — Но какая, блин, разница? Сказали — сделаем…

Думаю, как хорошо, что хоть кто-то тут не болен и понимает, что я — «не совсем то» для концертной певицы. Выхожу на воздух, обалдеваю:

Прямо под вагоном меня ждёт Марина-массажистка. Курит, стерва, невинно-спокойно.

— Я видела, как ты в вагон зашла, и решила подождать. Будем в одном купе жить? — спрашивает, как ни в чем не бывало.

Ну, я, конечно, оторвалась по полной программе. Все, что думаю про ее страсть к россказням обо мне, высказала, и гневно направилась искать второй вагон. Когда злюсь, я всегда несусь, как угорелая. Не хуже поезда лечу, никого на пути своем не видя. И вышло так…В тот момент, как я подскочила к двери, какому-то придурку вздумывается из неё выйти. Наскакиваю, сшибаю с ног, падаю… Собираюсь извиниться, подымаюсь сама, поднимаю глаза, и обалдеваю…

Передо мною стоит тот самый знаток Казановы, мой автобусный тип. Только вместо плаща — спортивный костюм. Тру глаза, теряюсь, подозреваю себя в галлюцинировании.

— Вы? — вопрошает тип, тараща глаза и вдруг растекается совсем молодецкими междометиями. — Ёхо-хо! Ес! ЕС! Тоже едете? Ну, знаете ли, это судьба! — выплясывая какой-то странный ритуальный танец, сообщает он. — Не думал, что так бывает! — потом моментально успокаивается, делает серьёзное лицо, склоняется корпусом чуть вперед, приглаживает бакенбарды, поправляет не существующий галстук… Обретает неожиданно презентабельный вид и произносит неизвестно откуда взявшимся низким голосом. — Я — Дмитрий. Будем знакомы…

За время его беснований, я уже немного пришла в себя. Изо всех сил стараюсь не показать овладевшего мною смущения…

— Выходит, деваться от вас некуда. — улыбаюсь по возможности холодно. — Можете с полным правом подёргать меня за косички. Я — Марина, а это моя эта… подруга, скажем так, — оборачиваюсь и только теперь понимаю, что гнев мой имел вполне конкретные последствия: Маринка рядом со мной идти не решилась и все еще стоит возле штабного начальского вагона, обиженная. Зову ее. Не от компанейских чувств, а просто из желания чем-то себя занять. Иначе моя ошарашенность слишком бы бросалась в глаза.

Снова поворачиваюсь к новому знакомому, насмешливо склоняю голову, собираюсь отвесить что-нибудь колкое, как вдруг… раздается отчаянный визг Марины.

Огромный черный котяра с низким мявчанием убегает от неё, и самым наглым образом запрыгивает Дмитрию на плечо.

— Это Шумахер, мой друг и кот, — представляет Димка безобразника.

— Он мне колготки порвал! — жалуется Маринка, — Я только погладить хотела, а он лапой цап… Вот скотина, до крови! Отшлепай его, чтоб знал…

— А как зовут нашу пострадавшую? — спрашивает Дмитрий. Маринка замолкает на полуслове, явно возмущенная таким обращением.