Судя по высветившемуся номеру, Свинтус сейчас восседает в своем офисе.

— В Москве я. — говорит. — Game over, командировка окончилась трагичным успешным возвращением…Я, знаешь, даже остаться там жить собирался. Ну, вроде как в эмигранты заделаться… Но передумал. Не то там совсем… Вернулся. Приезжаю, а тут — ни одной живой души. Все разъехались, как в школьные годы на каникулы. Ты когда вернешься?

— Через два месяца.

— Ладно. Ты, звони, не пропадай…

— Сам звони! — говорю. — Всегда тебе рада, особенно в такие моменты. Только, знаешь что? Ты такими звонками скоро всех моих поклонников распугаешь и обязан будешь на мне жениться…

— Только не говори, что я позвонил как раз в момент первого романтического поцелуя, — издевательски засмеялся Свинтус. — Зная тебя, ни за что не поверю, что ты сняла бы трубку.

Да что ж это такое делается! Кругом виновата, кругом скомпрометирована, кругом пристыжена. Кутаюсь в полотенце, выхожу в тамбур, прежде чем несносный Валентин успевает просечь, кто мешал ему умыть скукоженный от старости и сна фейс.

— Неудачный день, — вздыхаю, как бы сама себе, но и вынимаю из Диминой пачки сигарету. — Все бы ничего, когда б я так не тормозила… Столько дел, прямо не знаю, за какое хвататься! — всплескиваю руками, демонстрируя свою беспомощность. — Тебе не холодно? — спрашиваю по возможности заботливо.

— Нет, — Дмитрий стоит с намотанной на голову футболкой и глядит куда-то сквозь меня. — Не холодно, но уже и не жарко. Знаешь, ведь телефонный разговор и мытье головы — действительно куда более толковые занятия, чем то, которым я пытался тебя увлечь… Нелепые телодвижения, бессмысленный расход калорий!

По всему видно, что Дмитрий обижен. Тяжело вздыхаю, осознавая собственное бессилие. Что поделаешь, если у человека нет чувства юмора? Ну, так вышло, ну что ж теперь…

Молча докуриваю. Дмитрий хмурится и тоже молчит. Выхожу из тамбура, решив насовсем забыть обо всем этом инциденте. В конце концов, я всегда была суеверной, а происшедшее стечение обстоятельств иначе, как знак истолковать невозможно. Кто-то предупреждал меня не заводить отношений с Дмитрием…Кто-то не хотел, чтобы я его потом погубила…

Вот с того самого момента ощущение недосказанности, а если уж смотреть правде в глаза — недоделанности, стало попросту преследовать нас с Дмитрием. Внешне все выглядело очень благопристойно. Глупые шуточки, невинные переглядывания. Но на деле, я вспыхивала вся при всяком появлении Дмитрия, и не знала, куда деваться от навязчивых мыслей о необходимости завершить начатое. Как назло, мы оказались людьми схожих взглядов, и Дмитрий мгновенно вписался в нашу с Ринкой компанию. Он практически поселился в нашем купе, всякий раз необходимый, и всякий раз сбивающий с толку. Мы с ним вздрагивали от любого случайного соприкосновения, усердно делали вид, что ничего не происходит, и оба — это потом подтвердилось откровенными разговорами — засыпали с воспоминаниями о той прерванной сцене и мечтами о том, чем, собственно, она могла закончиться.

— Что на деле было? — гремит голос Мадам, взрывая образовавшуюся было тишину. — Карты метут, карты не врут, карты картины картона кладут…

— Что-что? — вяло переспрашиваю я. Торжественность обстановки разбивается вдребезги об очередную причиталку цыганки. — Почему картины картона? — спрашиваю, будто воспитательница младшей группы у ребенка, который нарисовал оранжевое небо и малиновое море. — Кого карты метут?

— Ты не слова слушай, ты звуки слушай.