Слышу собственный голос, как сквозь вату… — Ты же зачем-то сюда пошла, так почему же на правду так плохо реагируешь?
— Правду я и так знаю, — тяжело дыша, отвечает Ринка. Пыхтит, как паровоз, крылья ноздрей, словно матерчатые ходуном ходят. Почти физически ощущаю, каких трудов ей стоит сдержать себя и заговорить со мной вежливо. Ну, психованная она у меня, ну что поделаешь… — Правду я и так знаю. Все укоры эти и раньше чувствовала. Сюда я за будущим шла. За тем самым, которое в своих гаданиях игральными картами искала, и которое так неправильно предсказывала.
Ринка отвечает мне, но гадалка и не думает делать вид, будто наше перешептывание ее не касается.
— Погоди! — говорит. — Будет тебе еще будущее. А пока по порядку слушай. Итак, что в доме! — на стол падает пиковая дама, окруженная двумя секьюрити-десятками. — Оба! — вдруг оживает цыганка. — Любовь вижу, страсть вижу… Разлучницу вижу и месть. Все сильны, все как на подбор. А вы говорите — будущее, да тут одного прошлого на три гадалкиных поля наберется…
НПВ
Точно помню, что все началось с того, что сотовый высветил мне имя Свинтуса. Я извинилась перед Передвижным Начальником, который как раз закончил читать нам с Зинаидой лекцию о необходимости повторять между песнями лозунги нашего концерта, и вышла в тамбур.
— Говори! — клацнула на «спик» и прижалась лбом к холодному стеклу. Проповеди передвижного начальника всегда доводили до головных болей. Отчего-то он выбрал меня в главные хулиганки, и все время придумывал поводы, чтоб отчитать. Возможно, он злился, что рыжая Клавдия отправила в тур меня, а не себя… Возможно, просто лицо мое ему не нравилось. Не знаю…
— Ты там как, освободилась уже? — насмехается Свинтус. — От очередных любовных связей я тебя не отвлекаю? Слушай, тут у нас про тебя в новостях передают. Ну, про тебя, как про певицу. Ушла, мол, с горизонта, покинула эстраду сиротинушкой. С чего это вдруг? Что, новый сбор группы планируете?
Сердце дернулось. Заколотило, громче поезда. Нехорошее предчувствие заставило все внутри похолодеть.
— Только не говори, что это журналисты сами про тебя вспомнили! Ясно же — проплаченный пиар. А зачем? Кто и зачем проплачивал?
— Не знаю я! Мне все равно! — кричу так, будто Свинтус может повлиять на развитие событий. — И знать не хочу! Не рассказывай мне больше, а?
— А у вас там что, телевизора вообще нет? — спрашивает Свинтус, — Что ж это за люкс-условия?
— Есть в ресторане. Только антенн, которые на полном ходу поезда программы принимают, пока не придумали. Мы видик смотрим… Мультики.
Дверь ресторана медленно приоткрывается. Дмитрий пытается пройти в штабной вагон, но встречает меня. Останавливается, презрительно косится на телефон, осуждающе качает головой, закуривает. Длинные плоские пальцы долго мнут сигарету. Очень долгое время мы неотрывно смотрим друг другу в глаза. Тела сами вспоминают сцену прошлого соприкосновения… По коже бегут мурашки.
— Ну ладно, пока, — говорю Свинтусу, осознав вдруг, что дальнейшее противление самой себе абсолютно бесполезно. — Мне тут надо закончить одно бессмысленное дело.
Дмитрий слышит прекрасно мой текст. Должен бы возрадоваться победе, возгордиться… Но нет. Не ирония пробегает по его лицу — радость. Настоящая, полудетская, открытая. Я ругаю себя за прямолинейную доступность, хмурюсь даже, злюсь…
— Тебя не учили, что подслушивать чужие разговоры нехорошо? — достаю сигарету.
— Учили, что, если не хочешь быть услышанным, говори тише, и не при посторонних. |