Случайно и непринужденно мне, бедняжечке никто из своих по духу не попадается. И потому чувствую себя совершенно заброшенной и слова всяких Лиличек остро переживаю, потому как и впрямь ощущаю утерю Города…

Нет-нет, не обижайтесь, вы — свои. Но вы — не в счет. Ведь вы же не на самом деле…

Наверное, я совсем уже вас запутала своим сбивчивым изложении. Прежде всего, чувствую, вас волнует собственное происхождение. Небось, недоумеваете: «Кто же такие эти мы, к которым она все время обращается?» Сорри, что так до сих пор вам вас и не представила. И даже самой себе не сформулировала ваше происхождение. Нет, и правда, кому я все это рассказываю? Потенциальным зрителям? Высшим силам? Похоже, и тем и другим в одних лицах. Вот она — беда всякого несамодостаточного одинокого человека. Я не могу для себя, мне нужно — для ценителей. Причем ценители эти должны быть мудрыми, тонкими и всегда заинтересованными. То есть такими, каких в реальности не бывает. Вот и выходит ваш портрет. Высшие силы, которые с интересом следят за моей пустоголовой судьбой, мчащейся напролом там, где можно спокойно обойти. Может, собственно, вас и не существует. Но мне так важно с кем-то делиться происходящим, что я все равно буду с вами всегда разговаривать… Не бойтесь, я не буйная…

И даже иногда объективная. Вот поговорила с вами, немного успокоилась, и теперь вижу — зря на свою Москву наговариваю. Лилички и Геннадии — не показатель. Стоит обратить внимание, например, на то, какие люди мне в театре попались! Пусть не единомышленники, пусть из другого теста леплены, но яркие, настоящие! И пусть для «не разлей воды» все мы уже несколько взрословаты, все равно проникаемся друг другом и страшно ценим свалившееся на головы знакомство. Я рада. Очень рада, что довелось мне с людьми из нашей труппы встретиться. По крайней мере, с некоторыми…

— А-а-а! Народ, выручайте! — громадный Джон хватается за голову и сокрушенно качает ее в ладонях. — Завтра к моей мадаме приезжают родичи с Сибири. Куда я их дену?

Мадамой Джон называет свою обожаемую гражданскую жену Линочку — дамочку с характером, причудами и вообще «девочку не как-нибудь, а не так как все». Она в ответ завет его Букой.

— Сколько? — интересуется, сквозь вечную свою насмешку Наташа.

— Восемь человек! — растопыривает глаза и руки Джон, изображая ужас. — Мои домашние и на мадамкино появление, как на явление антихриста реагируют…

— Да не то «сколько», дубина! — возмущается Наташа. — Вот молодежь пошла, ни черта не понимает! Сколько они платить за приют собираются?

Джон растеряно хлопает ресницами и беспомощно оглядывается по сторонам. Такой большой, а такой маленький… Не знает, что на нашу Наташу близко к сердцу воспринимать нельзя…

— Они собираются много, — вмешиваюсь. — Уж я-то сибиряков знаю — поверьте, щедрейший народ. В том-то и дело. Наша задача убедить их приютиться бесплатно! — некоторые высказывания нашей Наташи делают из меня страшного человека. Зверею и начинаю издеваться, что, конечно, очень плохо. — Вы, Наташа, — мастер убеждения. Вот к вам и поселим! Верю, что достоинство не позволит вам сдаться, и в столкновении Сибирской щедрости с московским гостеприимством победит последнее.

Несколько замедленный в реакциях Джон недоумевает. Наташа бледнеет и возмущенно хлопает губами и ресницами. Остальные — прекрасно понимают, что я, мягко говоря, шучу, и вполне одобряют эти мои колкости.