— Куда ж меньше-то? — смеется Кир. Мы как дети держимся за руки и с распахнутыми ртами продвигаемся вниз. За руки — ни-ни-ни — исключительно из соображений моей безопасности — мало ли, подверну ножку на каком камушке, буду потом до самого низа таракташить. А рты распахнуты — от удивления. Все-таки поразительно красивее места, сумасшедше-потрясающе невозможно красивые… Тропинка вьется в междускальях, из расщелин кое-где веет настоящим могильным холодом. На особо крутых участках, кто-то любезно поставил перила. Держаться за них опасно: шатаются от запущенности. Но сам факт впечатляет — вот времена были! Даже о таких малопосещаемых самодеятельных тропках люди заботились. Я представила, как какой-то суровый горец, смотритель здешних мест, плюет на жалкую зарплату в советском бюрократическом лесничестве, и работает не из-за нее — а для людей и гор. Заботливо обходит свои владения, следит, как сделать так, чтоб человек и природа не навредили друг другу, переживает…

— Если бы в цели егерей ставили такое слежение, — уличает меня в наивности Кир, — То людей бы к природе попросту не пускали. Это единственный способ защитить природу пагубных влияний человечества.

— Неправда! — кричу, — Абсолютная чушь! «Я тоже капелька вселенной!» В смысле, человек — часть природы, он создан ею, рожден в ней, и значит может быть не во вред…

— Беда в том, — Кир говорит очень серьезно, и я понимаю вдруг, как для него все это важно. — Что ты говоришь совсем о другом человеке. Мы — современные люди — новая раса. Принципиально новая. Нас природа не создавала, мы — синтетические. По крайней мере психология наша сплошь искусственна. И потому мы враги дикой природе… Нас нельзя пускать к ней.

На миг мне делается страшно. Он сумасшедший, совершенно ненормальный и трагичный. Он полон горечи и обреченности, причем совершенно без повода. Он ждет беды, все время ждет беды… Но при этом…

— Чего ты испугалась? — теперь он смотрит с нежностью. — Я сказал что-то не то?

… при этом он чувствует меня, читает мысли и кажется ужасно надежным.

— Не знаю, — признаюсь довольно честно. — Я не хочу наполнятся твоим скептицизмом. Мы — дети природы, мы не отвержены ею… Я люблю мир.

— Значит, и я люблю… — неожиданно сдается Кир, а потом окунает меня в целую гамму безумных мыслей пояснением: — По транзитивности…

Упс! Если я правильно помню, транзитивность, это когда из того, что некто Х как-то относится к некту У, а некто У также относится к Z, следует, что X к Zту также неравнодушен… То есть, выходит, что… В пору было честно спросить, верно ли я помню трактовку этого «умного слова». Вместо этого, руководимая каким-то идиотским желанием производить впечатления полного единомышленника, киваю с пониманием. По кировской реакции вижу, что он ожидал какой-то другой реакции, смущаюсь и тут… Как всегда от позора меня спасает случай. Или напротив — окунает в него… В общем, неожиданно налетевший ураган принес с собой ливень.

— Под навес нельзя! Может, будет камнепад! — оттащил меня от мизерного углубления в скале Кир. Эх, ну почему мы уже прошли все пещеры и расщелины???

Через пять минут насквозь мокрые мы добежали до более пологих и менее скалистых мест. Камнепад, по мнению Кира, здесь нам не грозил. Жиденькие кроны деревьев совершенно ни от чего не спасали… Вымочив нас до самых печенок, непогода умчалась куда-то дальше.