— Это возможно, — сказал Оболенский.

Он протянул руку, чтобы скрепить договор рукопожатием, но в этот момент ожил его мобильный телефон.

— Просил же не беспокоить! — досадливо поморщился Вадим Владимирович. — Наверное, что-то срочное.

Он достал аппарат из кармана и приложил к уху.

— Слушаю! Да… Что?! Не может быть! Боже мой!.. Боже мой…

Он опустил телефон и растерянно посмотрел на Бойко.

— Что случилось?

— Надя… покончила с собой.

— Вы что?! Я ведь расстался с ней всего полтора часа назад!

— Перерезала вены. Все кончено! Все кончено…

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

— Вашего полку прибыло, Профессор! — Бойко рухнул в кресло, потянулся к коробке с сигарами. — Разрешите представиться! Перед вами неудачник, самый настоящий неудачник — совершенный и безнадежный!

Бойко достал сигару, откусил кончик и оглянулся в поисках спичек.

— На подоконнике, — подсказал Сергей Сергеевич.

Хмельной туман в голове постепенно редел, рассеивался. И походка стала чуть ровнее — пол уже не колебался под ногами. Наступало состояние ясности и определенности, когда каждый предмет, каждая незначительная вещь исполнена смысла и таинственного, непостижимого значения. Например, сигара, которая никак не хочет разгораться. Или костяшки пальцев. Бойко поднес сжатый кулак к глазам. Костяшки пальцев правой руки были сбиты в кровь.

Да, повеселился он на славу. Начало было положено в «Витязе» — это точно. Долгое начало. А все потому, что никак не получалось опьянеть. Но все-таки получилось, потому что дальнейшие воспоминания теряли четкость, тонули в хмельной дымке. Кажется, он устроил круиз по всем питейным заведениям города, вплоть до рюмочной «Минутка».

Иногда в тумане беспамятства возникали разрывы, и оттуда выплывали хищные физиономии официантов, требовавших, чтобы Бойко покинул заведение. Чей-то бранящийся рот, близко… Помнится, он заткнул его кулаком. И тогда понеслось-поехало… Чья-то лапа схватила за волосы, кто-то остервенело рычал и все старался попасть с разворота каблуком в лицо…

Трудно понять, как он добрался до дома живым. Всплывала бурлящая радость оттого, что ему удалось уйти переулками от милицейской «девятки». Потом в разрывах возникала скорость и свист ветра на магистрали, две фигуры в свете фар у ворот коттеджа Сергея Сергеевича, растерянное лицо фотожурналистки Измайловой, а потом насупленная физиономия сторожа.

Бойко уверял сторожа в своей совершенной трезвости и бодрости. Мол, просто ноги отказывались служить. Сторож помог ему добраться до кабинета Профессора. Интересно, зачем он сюда притащился? Неудобно, неудобно… Стыдно. Чертова девка! Это ж надо — вскрыла вены!

— Вы как-то сказали, что жизнь — игра, — горько пробормотал Бойко. — Я тогда не согласился, а теперь понял, как вы были правы. Точно, игра! И я проиграл. Жизнь откалывает такие шутки…

Профессор, казалось, не замечал ни состояния своего гостя, ни вопиющего беспорядка в его одежде, ни ссадин на руках.

— Жизнь — игра, первейшее правило которой — считать, что это вовсе не игра, а всерьез, — сказал он. — Мы играем в игру. Мы считаем, будто не играем ни в какую игру.

— Не понимаю. Вы, как всегда, нагоняете тумана, а у меня в голове и так…

— Наверное, дело в том, что вы слишком узко понимаете термин «игра». Существует целый специальный раздел высшей математики, а именно теория игр, который занимается изучением моделей принятия оптимальных решений в условиях полного провала.