Койка Мэг — ближе всего к двери. Здесь неудобно, по ногам гуляет сквозняк, прогнутая сетка свешивается чуть ли не до пола, но у нее просто нет сил перебраться на одну из трех пустующих кроватей. В ее теле катается шестьсот миллиграмм аминазина. Это называется «ударная доза».

Сколько дней Мэг лежала на этой койке — пять? десять? Она уже не могла осознать. Все — тело, мозг, душа — были какими-то полумертвыми. Сначала Мэг еще считала сутки по тому, как в наблюдательную палату входила медсестра в сопровождении двух дюжих санитаров. Они приносили с собой шприц и полотенца. Полотенца нужны были, чтобы связывать Мэг.

После этого всегда наступал покой и безмятежность. Сознание плыло словно по волнам, и только где-то далеко, в самой глубине, бился голос: не сметь! не подчиняться! выжить!

Она знала, что именно так во времена Брежнева сводили с ума неугодных людей: постепенно отравляли их мозг различными медикаментами. И после этого те, кому больше всех надо было от жизни, становились тихими и спокойными, и от этого спокойствия уже не было лекарства.

Стискивая зубы и обливаясь холодным потом, Мэг напрягалась изо всех сил, чтобы не дать этим извергам убить себя. Но она уже не могла сопротивляться.

Волков решил не просто ликвидировать ее, а ликвидировать «красиво»: он оставлял в живых ее тело и убивал разум, душу, все то, что на самом деле и является Маргаритой Науменко.

Но стоило Мэг подумать об этом, как новые сомнения одолевали ее: а что, если она действительно больна? Что, если Валентин Валерьевич был прав, и она просто не в состоянии различить, что является бредом, а что правдой? Ведь у нее уже было чувство нереальности всего происходящего. Тогда, в библиотеке… Волков появился перед ней как призрак. К тому же он всегда знал то, что знать невозможно… Разве человек может такое проделывать? И та история о старинной книге, от которой люди лишаются рассудка… Может, дело именно в ней?

Или же не было никакой «Vade mecum», и все это — лишь сон? И она действительно сошла с ума от невыносимой любви к своему мужу?

«Витька… Почувствуй, что я попала в беду! Приди! Меня надо спасать, я погибаю…»

Но что он мог почувствовать? Он чувствовал Юлечку. Он счастлив с ней, и если Мэг действительно любит его, то разве она вправе лишать его этого счастья? Ей надо радоваться, что ему хорошо. А себя принести в жертву.

От этих мыслей хотелось призвать к себе смерть.

Единственное, что удерживало ее на плаву, так это мысль о Структуре. Узнав, что задание по ликвидации Огнева не выполнено, Сергей Иванович сразу должен был попытаться разыскать ее. Нужно было перетерпеть еще день, еще два…

— Они все равно сломают вас, — прошептал кто-то рядом с ней. — Как ни трепыхайтесь, как ни буйствуйте. Не жилица вы на этом свете…

Мэг медленно повернула голову на подушке. В палате был кто-то еще. Человеческая тень — маленькая, угловатая, вертлявая, — двигалась от койки к койке, словно ища чего-то. Свет то разгорался, то гас в глазах Мэг, мешая ей разглядеть все как следует.

— Галлюцинация… — мертвенно прошелестела она, чтобы только услышат себя и отпугнуть проклятое видение.

Но тень и не думала исчезать. Более того, она вдруг приобрела форму невысокого худенького дядечки, заросшего черной щетиной, — в обычной больничной пижаме и стоптанных тапках. В руках у него была швабра с намотанной на нее половой тряпкой.

Нервно покосившись на окошко, за которым дремала постовая медсестра, он осторожно положил швабру на пол и чуть ли не на четвереньках подскочил к изголовью Мэг.