Интересно, как он мог похитить икону, если уже четыре дня находился под стражей?
Начальник тюремного ведомства на сей раз безропотно повиновался — протянул разрешение, хотя это можно было делать лишь с разрешения прокурора.
…Через два часа Соколов садился в железнодорожный вагон.
Арестантские фантазии
В Орле Соколов пробыл совсем недолго. Была глухая ночь, но он разбудил дежурного офицера:
— Срочно доставь арестанта Кораблева в камеру следователя.
Офицер, молоденький подпрапорщик, угодливо улыбнулся:
— Вовремя вы, господин полковник, спохватились! А то ведь Кораблева послезавтра этапом на Сахалин отправляем. То-то он все твердил: я, дескать, в дружбе со всем московским начальством. Меня, дескать, сам губернатор пивом и бутербродами угощает.
— Да врет он все!
Минут через пять явился невысокий, в тюремной робе молодой мужик с плутовскими цыганскими глазами, с лицом серого цвета, который бывает у всех, кто долго сидит в тюрьме, с длинными обезьяньими руками. Он хитро посмотрел на Соколова:
— Неужто и впрямь из Москвы за мной прибыли? А зачем отправляли? Коли слушали б меня, дело давно бы сделали… — затараторил арестант.
Соколов приказал:
— Сядь на стул. Ты украл чудотворную икону в Казани?
— Я самый. Денег дадите и на Сахалин обещаете не отправлять, так и передадут вам.
— Расскажи подробности преступления. Как проник в церковь, где висела чудотворная?
Кораблев завел глаза к потолку, заученным тоном начал:
— Это церковь женского монастыря, в семнадцати верстах от города Казани. Происшествие случилось как раз на второй день после Крещения. Когда закончилась служба, батюшка вышел из алтаря, я, того, прошмыгнул в этот самый алтарь, спрятался. Никто меня и не трехнулся. А утром рано пришел сторож, стал печь топить, двери оставил незапертыми, ну, я и дунул в них. А икону уже снял. Приехал в Москву, а меня тут и замели. По другому делу. Про икону я добровольно признался, учтите. Заплатите мне, я ее открою…
Соколов покачал головой:
— Какой же ты отпетый негодяй! Столько времени водил за нос занятых людей. Прикажу, чтобы на тебя двойные кандалы надели, а до самой отправки станут в карцере держать на воде. — Нажал на кнопку звонка. Вбежал надзиратель. — Отправь Кораблева в карцер, а про кандалы сам прикажу подпрапорщику…
Вдруг арестант упал на колени, дурашливо запричитал:
— Ваше благородие, простите! Во всем винюсь. Прочитал в газетах, что икону сперли, решил на себя взять. Подговорил дружков, они за нос полицию водили. Мечтал: денег дадут и отпустят, не вышло…
Соколов смилостивился:
— Надзиратель, двойные кандалы — отставить. Отведи арестанта в камеру…
— Спасибо, ваше благородие! — счастливым голосом крикнул арестант.
…Теперь путь Соколова вновь лежал в Казань.
Душевные терзания
История эта закончилась благополучно. Едва гений сыска с самым грозным видом стал допрашивать сторожа Огрызкова, тот повалился на колени, запричитал:
— Бес попутал! За всю жизнь нитки чужой не взял, а тут на икону святую покусился… Теперь все из рук валится. Корова сдохла. У брата дом сгорел, а в ем сто моих рублев. Себе ногу повредил, едва волочится. Сроду не болел, а теперь боли страшные в желудке, сохну, а есть не могу. Грех великий совершил! За то и страдаю.
— То, что угрызение совести почувствовал, это замечательно. Рассказывай по порядку, Фаддей. И сядь на стул. Ну, с чего все началось?
Сторож, судорожно глотая, выпил стакан воды и, чуть успокоившись, начал свою исповедь:
— О нашей чудотворной иконе Смоленской Божией Матери слава по всей России шла. |