Но не вздумай мешать следствию, давать плохие советы Годлевскому, Ярошинскому и прочим соучастникам. Я ведь быстро все прознаю.
— Какие советы?
— Не смущай их советами: «Срочно сматывайтесь из города, пока этот Соколов тут. И ни в чем не признавайтесь».
Соколов подумал: «Два-три филера и впрямь не помешали бы, проследил бы сейчас этого дядю».
Сычев запыхтел:
— Коллега, вы меня прямо держите за какого-то жулика. Обидно все-таки!
— Обижайся сколько хочешь, но тебе, Сергей Фролович, водить меня за нос нет резона. Обман дорого обойдется. Если Ярошинского и Годлевского в городе не окажется, обещаю: тебя повезут в Москву в кандалах, со срамом. Или сразу в реке утоплю — без суда и следствия.
Сычев изобразил из себя оскорбленную невинность.
— Как же так! — Почесал за ухом, почмокал губами. — Коллега, можете на меня положиться: и Годлевский, и Ярошинский встретятся с вами. Если вы в них сомневаетесь, так мы ихние души вытряхнем.
Соколову такая перемена в настроении начальника сыска понравилась. Он с удовольствием произнес:
— Вот и молодец! Теперь вижу — государственный ум у тебя, Сергей Фролович.
Сычев с энтузиазмом продолжал:
— Коли позволите, приеду прямо к вам в гостиницу.
Соколов кивнул:
— Договорились!
Они вышли из подъезда вместе.
Сычева ждала коляска, запряженная двумя холеными рысаками, нетерпеливо перебиравшими ногами.
— Прикажете подвезти?
— Нет, прогуляюсь!
Начальник сыска, тяжело накренив коляску, влез в нее и, нагло ухмыляясь, неожиданно весело помахал рукой гостю:
— Счастливого пребывания в Харькове!
Он умчался, подымая столб пыли.
— Да, от этого типа можно ждать любой гадости! — сказал себе Соколов.
У начальника харьковского сыска и впрямь созрел план — коварный.
Под железной крышей
Соколов, вызывая своей персоной всеобщее любопытство, не торопясь направился к Сарре Бродской, урожденной Сандлер.
Она жила недалеко от сыскной полиции, на главной улице города — Сумской, в доме отца — высоком двухэтажном, на каменном, тщательно оштукатуренном цоколе, крытом железом и обнесенном высоким забором.
Когда пришел Соколов, Сарра громко распоряжалась двумя молодыми служанками. Те, подоткнув полы и вызывающе показывая обнаженные бледные ляжки, согнулись в соблазнительных позах, возделывая клумбы под цветы. Еще один работник — крепкого сложения мрачный мужик, в сапогах на длинных ногах, в кепке с маленьким лакированным козырьком и с высокой тульей — такие любят носить местечковые евреи, не вынимая изо рта козью ножку, — сидел на корточках и ожесточенно стучал большим молотком по битым кирпичам. Он вгонял их в жирную сырую землю, придавая форму клумбам.
Сарра оказалась пухленькой, с маленьким сочным ртом, красивым овалом лица молодой женщиной. Ее крупные, чуть навыкате глаза с явным и далеко не платоническим интересом разглядывали гостя. На Сарру было надето шелковое платье с яркими цветами, и это платье обтягивало ее обильное тело, подчеркивая его прелести.
Она обрадовалась гостю. С излишней любезностью стала объяснять:
— Я дуже цветы люблю. Другие вишнею, яблонями засадят, потом на базар торговать несут. А я — натура нежная, не можу жить без цветов. На маленьких клумбах сажаю георгины и розы, а вот на этой дорожке, что ведет к крыльцу, разные — тюльпаны, флоксы, ирис.
— Очень поэтично! — согласился Соколов. — Сразу на память стихи Константина Батюшкова приходят:
— Какие замечательные вирши! Проходьте до дому, пан Соколов! — радушно сказала хозяйка. |