Он стоял у окна и смотрел в черное небо, где мерцала всего одна звездочка. В коридоре послышались шаги, и дверь распахнулась.

— Он не спит, — сказал надзиратель кому-то, и тут же в палату ворвались несколько человек.

Илья не успел шевельнуться, как его скрутили. Заломив руки за спину, крепко связали запястья. Нахлобучили на голову мешок и пинками погнали куда-то. Пару раз он задел плечом о стенку, потом едва не свалился на лестнице. Скрипели, открываясь, двери, потом его грудь обдал ночной ветер. Он понял, что его вывели во двор тюремной больницы. Где-то рядом переступали и всхрапывали лошади. Еще один пинок, и Илья ударился коленом о подножку кареты.

— Залезай! — тихо приказали ему, и он, пригнувшись на всякий случай, сунулся вперед.

От толчка в спину он повалился на пол кареты, между сиденьями. Те, кто вывел его из больницы, расселись над ним, и экипаж тронулся, стуча колесами по выщербленной брусчатке.

«Похоже, моих сторожей угостили очень хорошими сигарами, — подумал Илья. — Как это у них просто делается. Не тюрьма, а проходной двор. Заходи, кому не лень, забирай любого, вези куда хочешь. Вот так правосудие».

По тому, как с ним обращались, было ясно — ничего хорошего ожидать не приходится. Однако почему-то Илья не чувствовал страха. Наоборот, его понемногу охватывала веселая злость. Как тогда, в первые дни, когда он один кидался на толпу арабов…

Карета остановилась, и Илья попытался подняться, но ему этого не позволили. Схватили за одежду, приподняли и выбросили наружу, как мешок с дерьмом. И тут же принялись пинать. Удары сыпались со всех сторон. Он подтянул ноги и перевернулся на спину, чтобы не попали по копчику — от такого удара уже не поднимешься. А по ребрам — ерунда. Даже по башке — не страшно.

Наконец, его рывком подняли на ноги и прислонили к стене. Разрезали веревку на руках и сорвали мешок с головы. Илья сплюнул липкую кровь и огляделся.

— Так вот ты какой, Черный Испанец, — насмешливо протянул невысокий толстячок с козлиной бородкой. — Я думал, мне привезут громилу в семь футов росту, а тут такой хлюпик! Парни, а вы, случаем, не ошиблись? Не перепутали палаты?

— Все точно, Француз! Это тот самый! Билли, из эмигрантов!

«Куда меня привезли? — пытался сообразить Илья. — Какие-то плиты, деревья, как на кладбище… Да это и есть кладбище! Кажется, я присутствую на собственных похоронах».

— Чего молчишь? — спросил Француз. — Поздоровайся хотя бы. Или в твоей стране так не принято? Откуда тебя принесло, Билли? Извини, нас забыли представить друг другу. Я Джонни Лапорт, коренной американец, а ты с какой деревни приперся?

Илья снова сплюнул и ощупал языком десны.

«Даже зуба ни одного не выбили. И бить-то по-человечески не умеют», — подумал он с презрением.

— Хватит плеваться! Ты меня слышишь, эй?

— Слышу, — сказал Илья. — Так ты — коренной? Первый раз вижу настоящего индейца.

— Что ты сказал, гаденыш? — Француз даже присел от ярости и поднял сжатые кулаки к груди. — Повтори, что ты сказал!

— Чему в школе учили, то и сказал. Коренные жители Америки называются индейцами. А французы — коренные жители Франции.