– У нас был в разгаре праздничный ужин, как вдруг раздался взрыв, где-то внизу, в районе трюма. Тарелки и бокалы подпрыгнули на столах, нам никто ничего не сказал, и мы не знали, что делать. Мы просидели в столовой около часа, потом нам велели вернуться в свои каюты и ждать. Корабль кренился все сильнее, потом совсем завалился набок, и муж сказал, чтобы я скорее надела спасательный жилет. Надо прыгать, мы не так далеко от берега, видно даже огни. Была ужасная паника, но мы прыгнули. Найдите его, я прошу вас, найдите его!

Лили пыталась кое-как устроить ее в катере, пока швейцарцы были в воде.

Впереди Николя увидел веревочную лестницу, которая свешивалась с нижней палубы. По ней карабкался наверх человек в черной сутане. Другой, стоя в шлюпке, держал лестницу руками, не давая ей раскачиваться.

Николя скинул туфли.

– Ты что делаешь? – задохнулась Лили.

– Хочу подняться наверх.

– Спятил, что ли?

Не слушая ее, он прыгнул в воду. В одежде плыть было нелегко, он медленно пробирался в жирной, грязной воде, лавируя между плавающими обломками. Итальянец в шлюпке строго спросил его, что ему надо. Николя указал на лестницу. Человек в сутане уже почти долез до палубы. Итальянец покачал головой и засмеялся:

– Pazzo! Судно накренилось еще сильнее и вот-вот пойдет ко дну! Этот человек – священник. Он делает свое дело, лезет спасать души. А вам бы лучше свою спасти!

Николя не успел ответить, как у него за спиной раздался поток итальянских ругательств. Вздохнув, итальянец протянул Николя руку и помог забраться в шлюпку. Николя обернулся: в воде бултыхалась Лили.

– Черт возьми, – простонала она, – я же совсем забыла, что у меня линзы. Наверное, я их потеряла в море.

– И ты вообще ничего не видишь?

– Si, si, конечно вижу, я их надела, чтобы быть похожей на Элизабет Тейлор, у нее ведь фиалковые глаза, помнишь? – Тут она переключилась на человека в шлюпке. – Эй ты, stronzo!

Тот снова пожал плечами, втащил ее в шлюпку и протянул конец веревочной лестницы.

– Сама не знаю, зачем я это делаю, – проворчала она, хватаясь за ступеньку.

Потом взглянула на себя и на то, что осталось от шелкового платья:

– Знаешь, а ведь это «Прада».

Подъем был крутой. «Вниз лучше не смотреть», – сказал себе Николя, цепляясь за ступеньки мокрыми, скользкими руками. Позади него упрямо лезла Лили, со своими костлявыми коленками и тощим задом. И чего она за ним увязалась? Что ею движет? Чувство вины? Жажда искупления? А он-то сам чего полез? Что он сможет? Но времени раздумывать не было. Только вперед. Рука за рукой. Медленно, но верно.

Когда он добрался до палубы, его окружила неестественная, тревожная тишина. Время от времени откуда-то издалека долетал то крик, то стон. Запах паленой резины усилился до невыносимости. Но снизу поднимался другой запах, который Николя не сразу смог определить. Сладковатое зловоние ужаса и тоски. Запах смерти.

Лежащий на боку «Сагамор» представлял собой странное зрелище: борт стал полом, этажные коридоры уходили вертикально вниз. Все горизонтальные поверхности покрылись густым слоем горючего, смешанного с водой, и передвигаться по ним было опасно. Разбитые стекла сталактитами свешивались с иллюминаторов. В оранжево-лиловом атриуме, где стена тоже стала полом, возле поручней маленькими группами сбились старики. Священник появился очень кстати, и теперь он помогал им выбираться. Другая группа медленно продвигалась к верхней палубе.