Вот стоял лакей час, другой и третий — нет ответа. Просит послушника:

— Скажи опять Владыке.

— Пусть еще постоит! — отвечал архиерей.

Лакей долго стоял, не вытерпел — лег да тут же и заснул и проспал до утра. Поутру воротился к генералу и сказывает:

— Продержал до утра, а ответа никакого не дал.

— Опять, — говорит генерал, — сходи к нему да непременно попроси ответа.

Пошел лакей, приходит к архиерею, тот его позвал к себе в келыо и спрашивает:

— Ты вчера у меня стоял?

— Стоял.

— А потом лег и заснул?

— Лег да заснул.

— Ну, так и у меня хуй встанет — постоит, постоит, потом опустится и уснет. Так и скажи генералу.

Смех и горе

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был поп; жил он над рекою и содержал на ней перевоз. Приходит к реке один раз бурлак и кричит с другого берега:

— Эй, батька, перевези меня!

— А заплатишь, свет, за перевоз?

— Заплатил бы, да денег нету!

— А нету, так и перевозить не стану.

— Коли перевезешь, батька, я покажу тебе за то смех и горе.

Поп задумался, захотелось ему увидать смех и горе. «Про что такое, — думает он себе, — говорил сейчас бурлак?» Вот он сел в лодку и поехал на тот берег, посадил с собой бурлака и перевез на свою сторону.

— Ну, батька, ворочай лодку вверх дном! — сказал бурлак.

Поп перевернул лодку вверх дном и ждет себе, что будет?

Бурлак вынул из порток свой молодецкий хуй и как ударит по дну — так лодка и развалилась надвое. Поп увидал такой — заправский хуй — и рассмеялся; а после как раздумался о своей расколотой лодке — так стало ему жалко, что даже заплакал с горя.

— Что доволен мною, батька? — спрашивает бурлак.

— Шут с тобой! Ступай куда идешь!

Бурлак простился с попом и пошел своей дорогой, а поп воротился домой. Только перешагнул через порог в избу — вспомнил о бурлаковом х…е и засмеялся, а там вздумал о лодке — и заплакал.

— Что, батька, с тобою сделалось? — спрашивает попадья.

— Ты не знаешь, матка, моего горя!

И сдуру рассказал ей обо всем, что с ним случилось. Как услыхала попадья про бурлака, сейчас напустилась на своего батьку:

— Ах ты, старой черт! Зачем ты его от себя отпустил! Зачем домой не привел? Вить это не бурлак, это мой брат родной! Верно, родители послали его нас с тобою проведать, а ты нет того, чтоб догадаться… запрягай-ка скорее лошадь да гони за ним, а то он, бедный, блудить станет и, пожалуй, домой воротится, нас не видавши. Я хоть на него, голубчика, посмотрю да про родителей расспрошу!

Поп запряг лошадь и погнал за мужиком; нагнал его и говорит:

— Послушай, добрый человек! Что ж ты мне не сказался: вить ты моей попадье родной брат. Как рассказал ей про твою удаль, она сейчас тебя признала и приказала тебя воротить.

Бурлак сейчас догадался, к чему дело клонится.

— Да, — говорит, — это правда: я твоей попадье родной брат, да тебя, батюшка, прежде никогда я не видал, а потому самому и признать тебя не умел!

Поп схватил его за руку и тащит на телегу:

— Садись, свет, садись! Поедем к нам. Мы с маткою, слава Богу, живем в довольствии и благополучии, есть чем тебя употчевать.

Привез бурлака; попадья сейчас выбежала к нему навстречу, бросилась бурлаку на шею и целует его.

— Ах, братец любезный, как давно тебя не видала, ну что, как наши-то поживают?

— По-старому, сестрица! Меня послали тебя проведать.