|
Пошла она бороновать огород; бороновала, бороновала, только и позвали ее в избу блины есть. Она пошла, а лошадь совсем с бороною оставила в огороде: пущай постоит, пока ворочусь. Только у ихнего соседа был сын — парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как — не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгородь, выпряг и завел ее в свой огород; борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли-то просунул сквозь изгороду к себе и запряг опять лошадь-то. Девка пришла и далась диву: что бы это такое — борона на одной стороне забора, а лошадь на другой? И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать:
— Какой черт тебя занес! Умела втесаться, умей и вылезать, ну, ну, выноси! А парень стоит, смотрит да посмеивается. — Хочешь, — говорит, — помогу, только ты дай мне… Девка-то была воровата. — Пожалуй, — говорит. А у ней на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит: — Я к тебе не полезу, да и ты сюда-то не лазь, чтобы не увидал кто; а давай-ка лучше сквозь этот тынок, скорей просовывай кляп-ат! Я уж тебе наставлю. Парень вздрочил кляп и просунул его скрозь тын, а девка взяла щучью голову, раззявила ее и насадила на плешь; он как дернет — и ссадил хуй до крови; ухватился за кляп руками и побежал домой, сел в угол и помалкивает. «Ах, мать ее так, — думает про себя, — да как больно-то у нее пизда кусается! Только бы хуй зажил, а то я сроду ни у какой девки просить не стану!» Вот пришла пора; вздумали женить этого парня. Сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день, и другой, и третий, живут и неделю, другую и третью; парень боится дотронуться до жены. Вот надо ехать к теще; поехали. Дорогой молодая-то и говорит мужу: — Послушай-ка, милый Данилушка! Что же ты женился, дела со мной не имеешь? Коли не можешь, на что было чужой век заедать даром? А Данило ей: — Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя пизда кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил. — Врешь, — говорит она, — это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся! На-ка попробуй хоша дорогою — самому полюбится. Тут его взяла охота. Заворотил ей подол и сказал: — Постой, Варюха, дай-ка я тебе ноги привяжу, коди станет кусаться — так я смогу выскочить да уйти. Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Струмент у него был порядочный, как надавил он Варюху-то, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать сани: то туда, то сюда, вывалила парня, а Варюху так с голыми ляжками и примчала на тещин двор. Теща смотрит в окно, видит: лошадь-то зятева, и подумала, верно, это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а то — ее дочка. — Ах, матушка, — кричит, — развяжи-ка поскорее, покедова никто не видел. Старуха развязала ее, расспросила что и как: — А мужик-то где? — Да лошадь его вывалила! Вот вошли в избу, смотрят в окно — идет Данилка, подошел к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся. Теща послала за ним старшую дочь. Та приходит: — Здравствуй, Данила Иваныч! — Здорово. — Иди в избу! Только тебя и недостает! — А Варвара у вас? — У нас. — А кровь у нее унялась? Та плюнула и ушла от него. Теща послала за ним сноху; эта ему угодила: — Пойдем, пойдем, Данилушка! Уж кровь давно унялась. Привела она его в избу, а теща встречает и говорит: — Добро пожаловать, любезный затюшка! — А Варвара у вас? У нас. |
