Для начала приходилось использовать уловки серых людей. Он должен быть самим собой даже больше, чем когда-либо прежде. Он должен ждать. Его должна снедать тревога. Он должен вывернуться наизнанку, стать примирившимся внутренне, неудовлетворенным внешне. Он должен жить тайно, на цыпочках, коварный в мыслях, как кошка, но в поведении – именно тот Барли Блейр, какой им требуется, – всецело им преданная тварь.

Одновременно шахматист в нем рассчитывает ходы. Дремлющий дипломат незаметно пробуждается. Издатель осуществляет то, чего раньше ему никогда не удавалось осуществить: он становится хладнокровным посредником между необходимостью и далеким видением.

Катя знает, рассуждает он. Она знает, что Гёте схвачен.

Но они не знают, что она знает, так как ей удалось совладать с собой, пока она говорила по телефону.

И они не знают, что я знаю, что Катя знает.

Во всем мире только я, кроме Кати и Гёте, знаю, что Катя знает.

Катя все еще на свободе.

Почему?

Они не забрали ее детей, не перевернули вверх дном ее квартиру, не швырнули Матвея в сумасшедший дом и воздержались от любых проявлений той деликатности, с какой по традиции обходятся с русскими женщинами – связными советских физиков, работающих в области обороны и решивших доверить государственные секреты своей страны опустившемуся западному издателю.

Почему?

И я тоже пока свободен. Меня не приковали за шею к кирпичной стене.

Почему?

Потому что они не знают, что мы знаем, что они знают.

Значит, они рассчитывают на большее.

Им нужны мы, но не только мы.

Они могут выжидать, потому что рассчитывают на большее.

Но что это за большее?

Где ключ к их терпению?

Любой человек начинает говорить. Так сказал Нед, констатируя неопровержимый факт. При современных методах начинает говорить любой. Он объяснил Барли, что нет смысла молчать, если его схватят. Но Барли теперь думал не о себе. Он думал о Кате.

Каждую следующую ночь, каждый следующий день Барли передвигал фигуры своей мысленной партии, оттачивая план в ожидании (как и мы все) обещанной встречи с Дроздом в пятницу.

За завтраком Барли всегда на месте – образцовый издатель и шпион. И каждый день, весь день напролет, он душа ярмарки.

Гёте. Для тебя я ничего сделать не могу. На земле нет силы, способной вырвать тебя из их хватки.

Катя – ее еще возможно спасти. Ее детей еще возможно спасти. Пусть даже любой человек начинает говорить, и Гёте исключения не составит.

Сам я неспасаем, как и всегда.

Гёте подарил мне мужество, думал он, и его тайное намерение все более крепло, а Катя подарила любовь.

Нет, и то и другое мне подарила Катя. И продолжает дарить.

И наступает тот день, такой же тихий, как предыдущие: экраны почти не вспыхивают – Барли методично готовится к наступлению вечера, а с ним и к приему в честь рождения фирмы «Потомак и Блейр» в Духе Доброжелательности и Гласности, как говорится в нашем цветистом приглашении, отпечатанном в виде триптиха на бумаге с резными краями в собственной типографии Службы менее двух недель назад.

И время от времени Барли удостоверяется, словно бы случайно, что с Катей ничего не произошло. Он звонит ей при всякой возможности и болтает с ней, пока не услышит слово «удобно» – сигнал, что все в порядке, а в ответ ввертывает в свою веселую болтовню «откровенно говоря». Ничего тяжеловесного, ничего о любви, смерти или великих немецких поэтах. Но только:

Ну, как дела?

Откровенно говоря, ярмарка совсем вас замучила?

Как близнецы?

А трубка Матвею еще не надоела?

Что означает: я люблю тебя, и я люблю тебя, я люблю тебя, и я люблю тебя, откровенно говоря.