Чтобы надежнее удостовериться, что с ней ничего не случилось, Барли командирует Уиклоу в Социалистический павильон взглянуть на нее мимоходом. «Она чудесно выглядит, – сообщает Уиклоу, снисходя с улыбкой к беспокойству Барли. – И твердо держится на ногах».

«Спасибо, старина, – говорит Барли. – Очень мило с вашей стороны».

Второй раз, снова по настоянию Барли, туда идет сам Хензигер. Быть может, Барли приберегает себя для вечера. А может быть, он не доверяет своим эмоциям. Но она все еще там, все еще жива, все еще дышит, и она уже переоделась для вечера.

И все это время, даже уйдя с ярмарки пораньше, чтобы опередить своих гостей, Барли продолжает смотр своей личной армии фактов, поддающихся изменению и не поддающихся, с четкостью, которой гордился бы самый опытный и самый скомпрометированный юрист.

* * *

– Барли, друг мой, во имя Христа, спасите нас! Нам двадцатый век нравится не больше, чем вам, англичанам. Давайте вместе сбежим от него. Сегодня же вечером, договорились? Вы купите билеты?

– Юрий! Господи, это ваша новая жена? Бросьте его. Он чудовище.

– Барли! Послушайте! Все замечательно! У нас больше нет никаких проблем! В прежние времена нам лишь гадать приходилось, насколько все разваливается. А теперь мы можем черпать подтверждения в собственных газетах.

– Миша! Как идет работа? Сверх всякого!

– Барли, это же война, черт побери, открытая война! Сперва вешаем старую гвардию, затем ведем вторую Сталинградскую битву!

– Лео! Рад вас видеть! Как Соня?

– Барли, зарубите себе на носу! Коммунизм – это не угроза! Это паразитирующая индустрия, которая питается ошибками всех вас, всех ваших безмозглых говнюков на Западе!

Прием был устроен в зеркальном верхнем зале старомодной гостиницы в центре Москвы. Снаружи на тротуаре стояли стражи в штатском. Они же мельтешили в вестибюле, на лестнице и у входа в зал.

«Потомак и Блейр» пригласило сто человек. Восемь приняли приглашение, никто не отказался, и к этому времени прибыло сто пятьдесят гостей. Но пока в их число не вошла Катя, Барли предпочитал приветствовать их у дверей.

Впорхнула стайка западных девиц под эскортом обычных сомнительных официальных переводчиков – исключительно мужчин. Вплыл дородный поигрывающий на кларнете философ в сопровождении своего новейшего дружка.

– Александр! Невероятно! Просто чудесно!

Одинокий сибиряк по имени Андрей, уже сильно на взводе, пристал к Барли по вопросу живейшей важности.

– Однопартийный социализм – это катастрофа, Барли. Он разбил наши сердца. Сохраняйте свой британский вариант! А ты опубликуешь мой роман?

– Ну, не знаю, Андрей, – ответил Барли осторожно, посматривая на дверь. – Наш русский редактор от него в восторге, но не уверен, найдет ли он сбыт на английском рынке. Мы пока взвешиваем.

– А знаешь, почему я сегодня пришел?

– Почему?

Ввалилась еще одна оживленная группа гостей, но Кати не оказалось и среди них.

– А чтобы нарядиться для тебя в свой лучший костюм. Мы, русские, слишком хорошо изучили штучки друг друга. Мы нуждаемся в вашем западном зеркале. Вы приезжаете, вы уезжаете, увозя отраженные в вас наши лучшие образы, и мы надуваемся благородством. Раз ты опубликовал мой первый роман, то только логично опубликовать и второй.

– Не так уж логично, если первый не принес ничего, кроме убытков, Андрей, – ответил Барли с необычной твердостью и, к большому своему облегчению, увидел, что к ним направляется Уиклоу.

– А ты слышал, что в декабре Анатолий умер в тюрьме, держа голодовку? После двух лет нашего блаженства в этой самой Великой Новой России? – не отставал Андрей, подкрепившись еще одним гигантским глотком виски, любезно предоставленного американским посольством ввиду борьбы за трезвость, ведущейся в России.