|
Вспыхнувший вскоре бунт говорил об их врожденной строптивости и нежелании подчиняться новому порядку вещей. В городе и окрестностях культивировалась любовь ко всему французскому, равно как с тоской вспоминалась позабывшая своих людей прародина. Пришедший к власти Наполеон вновь забрал провинцию себе, но, едва новоорлеанцы обрадовались этому, продал их Североамериканским Соединенным Штатам за восемьдесят миллионов франков. Самозваному императору требовались деньги для многочисленных войн, а мнение местных жителей его абсолютно не интересовало. Не до далеких окраин, когда судьбы мира решались в Европе. И не было Бонапарту дела, что проданная территория превосходит по размерам Францию. Вот завоевать какое-нибудь мелкое германское княжество - это подвиг. Может, Наполеон просто не любил воды, и переправляться куда-то не хотелось. Хотя с его талантами мог прибрать к рукам обе Америки - и Северную и Южную. Это же не Россия, на просторы которой войти можно, выйти же - не получается. Теперь город почти полтора десятка лет имел новых хозяев. О прошлом напоминали разве что названия старых улиц да покрывавшая многие дома зеленая черепица, которую ввозили когда-то сюда из Гавра и Нанта. И конечно речь. В городе до сих пор многие разговаривали только на французском, хотя среди жителей хватало и ставших своими испанцев, а в последнее время сюда хлынули бесцеремонные поселенцы из бывших английских владений. Последние теперь составляли добрую половину жителей, и потому креолы старались держаться вместе, чтобы хоть как-то противостоять напору нахрапистых потомков англосаксов. – После двух страшных пожаров, почти уничтоживших город, согласно указу губернатора дома разрешено возводить только из камня, - рассказывал де Гюсак спутнику. - Причем перекрытия полагается делать исключительно из кипарисов, срубленных в полнолуние. – Помогает? - поинтересовался Липранди. – Трудно сказать. - Тонкие губы аристократа скривились в улыбке. - Об этом можно будет судить лет через сто или хотя бы через пятьдесят. Подружившиеся за время плавания путешественники не спеша шли по пыльной неширокой улице, носившей гордое название Бурбонская. Дома по сторонам не имели заборов, но, как сразу пояснил де Гюсак, каждый имел внутренний дворик - патио. – Там обязательно разбиты небольшие садики, причем один розмарин обязательно поливает сама хозяйка. Согласно поверью, пока цветок не увял, муж хранит верность своей суженой. Чуточку циничная улыбка аристократа говорила о том, что уж в это он ни за что не поверит. Но если это утешает женщин: – Интересно, - согласился Липранди. Внутрь двориков вели арочные ворота настолько невысокие, что в них едва мог въехать экипаж. Путешественники даже увидели церемонию въезда и как черный кучер был вынужден снять высокий цилиндр, чтобы не зацепить головным убором низко нависший свод. – Что-то в городе много чернокожих, - заметил Липранди. – Так это рабы, - равнодушно пожал плечами де Гюсак. – И не бунтуют? – Не особо. Впрочем, в каждом жилище на такой случай имеются цепи. – Признаться, как-то непривычно слышать о таком. В Европе рабство давно изжито. Липранди вспомнил о крепостном праве на землях России и Польши, но рабство и крепостное право - вещи разные. Он попытался сравнить оба института собственности и сразу сделал вывод, что крепостное право по сравнению со здешним беспределом - едва ли не вершина развития цивилизации. Помещик ведь не только собственник, но и еще отец крестьянам, да и ограничений у него столько: – То Европа. Здесь действуют свои законы и правила, - вздохнул аристократ. - И потом, люди бежали за море с единственной целью - жить счастливее, и уже потому большинство из них решило избавиться от физического труда, переложив его на рабов. Разве непонятное желание? Кстати, мы уже пришли. |
