— А если я того, ненароком шею сломаю или что-нибудь в этом роде… — громко, для чужих ушей произнес Степаненко.

— От всех неожиданностей не подстрахуешься, — сказал Шмаков. Эта его фраза прозвучала двусмысленно. Он опять зашептал: — Убийство Эльвиры тоже будут вешать на вас… Я сообщу в Центр…

Степаненко закусил губу. Это был бы самый простой выход. Но это был полный крах его затеи.

— Ни в коем случае… — покачал он головой.

— Да закройте же вы кран! — Шмаков кивнул головой, давая понять, что разговор окончен.

Степаненко перекрыл воду.

— О всех предполагаемых мероприятиях с подозреваемым следственные работники должны ставить сотрудника ФСБ в известность, — эта фраза звучала опять громко. — Поэтому успокойтесь. Помните, главное — сознаться в том, что вы отстреливались и швыряли гранатами. Этим мы сэкономим время.

— Я не стрелял и не швырял гранаты! — громко произнес Степаненко. — Это наговор.

— Ну полноте…

Степаненко сидел и думал: что же делать? Выхода никакого, один безнадежный тупик. Он отказался от помощи Шмакова, который обещал сообщить в Центр о том, что он в тюряге. Черт, а вдруг и поведение Шмакова тоже ловушка?

Что в худшем случае грозит ему здесь, в Ар-сеньевском СИЗО? Неужели смерть?! Просто придушат в пресс-хате, и с концами?!

Спрашивается, за что? Кому встал поперек горла? Сохадзе? Вроде бы нет. Руки коротки организовать подобное. Рогожцеву? Этот может. Мэр города в нынешние времена все может. Тем более тот, который вышел из криминальной среды…

Как связаться с волей? Может, зря он не использовал Шмакова?

В дверь постучали. Это насторожило его. В камеру всегда приходили без стука.

Дверь открылась и на пороге появился следователь Смирнов. На его лице блуждала льстивая улыбка. За ним не было видно караульного, который всегда торчал в дверях, если в камеру заходило какое-нибудь тюремное начальство.

— Можно к вам? На одну-две минутки…

Максим неопределенно пожал плечами.

— Скажу вам от чистого сердца. Мне хочется вам помочь, — сказал Смирнов.

— Между прочим, интересно… — проговорил Степаненко после некоторого раздумья. — Заходите…

Следователь прошел в камеру, пристроился на скамейке, успел быстренько обежать глазами стены, железные койки, грязные углы камеры.

— А камера у вас не из важнецких, совсем незавидная камера. Там говорили, что переменят вам…

Слова «там» было произнесено особенно почтительно.

— А по какой причине?

— Вы все-таки майор… Такие уж мы некультурные люди в провинции, чтобы не понимать, что нельзя одинаково относиться к каждому арестованному.

В коридоре раздались крики, очередный лязг кормушечных форточек — пришло время ужина. Дверь распахнулась и появился контролер с подносом. На подносе — еда, но это не была обычная тюремная баланда. В алюминиевой миске дымился хороший, наваристый суп. Но главное — второе! От жареного мяса шел такой приятный аромат, что с непривычки даже закружилась голова. Степаненко проглотил набежавшую слюну.

— Вы ешьте, не стесняйтесь. Время ужина все-таки.

Присматриваясь к посуде, Степаненко заметил отсутствие каких бы то ни было намеков на вилку.

«Боятся, однако…» — подумал он.

Ему вдруг захотелось ударить по этому подносу, набузить, чтобы попасть в карцер или в общую камеру, сделать что-либо, чтобы покинуть одиночку, вырваться из этого мертвящего болота.

Степаненко съел суп, придвинул к себе мясо.