Увидев эти осколки, Ася опустилась на пол и заплакала горько, безутешно. Вместе с сервизом николаевского фарфора пропали ее мечты о красивом доме. В один день она потеряла только что обретенную бабушку и дом, о котором грезила всегда. Оставаться здесь было опасно. Нужно было что-то решать.
Вид разоренного господского дома особенно подействовал на старую Саввишну. Из деятельной, энергичной ключницы она в один миг превратилась в тень. Ася еще копошилась, перетаскивая оставшиеся вещи в домик управляющего, а Саввишна с безразличием двигалась по дому, изредка тяжело вздыхая и качая головой.
Приехал сосед и рассказал, что недалеко от его имения крестьяне подожгли господский дом. Сам он задумал ехать за границу и Асе советовал позаботиться о себе.
С тяжелым сердцем она собирала вещи свои и ребенка. Что ждет их в дороге? Как доберутся они до Любима в смутное время, когда все куда-то едут и бегут? Решено было, что Маруся поедет с ними в качестве няньки Юлиана.
– Ты, Тина, не бросай девку, – просила Саввишна. – Выведи ее в люди. Стара я для нее, да и сил вовсе не осталось.
И только когда сборы были закончены и сторож-дворник привел подводу и стал перетаскивать на нее поклажу, Саввишна поманила Асю в дом и повела за собой в холодную, где за сундуком был устроен тайник.
– Не все барыня госпиталю-то отдала, – сказала ключница и достала небольшую шкатулку резного дерева. Внутри шкатулки лежали несколько золотых вещиц – булавка с зеленым камнем, золотой, на цепочке крестик, несколько колец и брошь из рубинов. – Возьми. Свое-то хозяйка отдала на госпиталь, а бабкино не посмела. Пригодится.
– Не беспокойся, Саввишна, за Марусю. Все будет хорошо. Приедет Алексей, мы вернемся.
– Дай-то Бог…
Ася обняла ключницу, к которой привязалась за эти два года как к родной.
Рано утром они были на станции, где едва втиснулись в поезд, направляющийся на Москву.
Ася не была в Любиме два года, а казалось, что десять лет. В городе появились новые лица, новые настроения. Какие-то иностранные военные, Ася позже узнала, что это солдаты-румыны; фронтовики, многие из которых были теперь инвалидами; незнакомые парни в кожаных тужурках; рабочие, строящие за городом железную дорогу. Над зданиями земства и Думы развевались красные флаги.
Подруги отправились навестить Соню Круглову. На Обноре у мельницы все так же бабы полоскали белье, скрипел под тяжестью подводы наплавной мост. По мосту шла одетая в тряпье нищенка с ребенком на руках. Нищенка ступала по самому краю моста, но натекающая под тяжестью подводы вода мочила ей ноги в лаптях.
– Нищих стало больше, – сказала Маша. – Только вот подают им теперь мало – карточки ввели, голодно. В городе создали ревком, больно грозное название. Так вот этот ревком ходит по домам и забирает все, что найдет, – зерно, оружие.
– У вас были?
– У нас ничего не взяли, а вот у Кругловых – конечно. Тут вообще, Инночка, такое творится… Арестовали кучу народу, все больше из бывших дворян, купцов, офицеров, вернувшихся с фронта. Говорят, этот ревком раскрыл заговор.
– Заговор? Кто же зачинщик?
– По слухам, один из бывших офицеров. |