Под душем меня осенило, кто может помочь разобраться, что же там было, в том пузырьке. У Ленки тетка работает в какой-то химической лаборатории, думаю, она мне не откажет, ведь мы расстались только вчера. Я позвонила на свою старую работу, и Ленка шепотом поведала мне, что новая девка совершенно обнаглела, взяла со всеми такой тон, что так и хочется дать ей как следует, а Вася во всем ей потакает и на нее, Ленку, наорал с утра совершенно зря, просто ни с того ни с сего. Видно, придется искать другую работу.

Я еле вклинилась со своей просьбой. Ленка никак не показала своего удивления, продиктовала рабочий телефон своей тетки и отключилась.

Тетка оказалась на месте и согласилась выполнить мою просьбу, когда я сослалась на Ленку, только нужно было приехать прямо сейчас. Я быстренько собралась и поехала, по дороге заскочив в кафе на углу и выпив там чашечку кофе с круассаном вместо завтрака.

Ленкина тетка оказалась доктором наук и заведующей той самой химической лабораторией. Правда, помещение выглядело неказисто, и сама тетка была одета бедновато, но зато она окинула меня таким взглядом, как будто рентгеном просветила. Даже как-то холодно стало.

— Вы не ответите, конечно, зачем вам нужно знать, что в пузырьке, — усмехнулась она, — но имейте в виду, если там какой-нибудь опасный яд, то я буду вынуждена вас подробно расспросить.

Она велела позвонить ей завтра, и я отправилась домой.

Войдя в квартиру, я, к своему удивлению, увидела в коридоре Аллу. До сих пор моя обожаемая невестушка при моем приближении уходила в комнату, громко хлопая дверью, а на этот раз она стояла у меня на пути, подбоченясь, и на лице у нее играла загадочная улыбка.

Причина ее необычного поведения открылась немедленно.

— Тебе повестка пришла, — объявила Алла, протянув сложенный вдвое желтоватый листочек, — в милицию тебя вызывают.

Я расписалась в получении. Наконец они начали работать. Лучше поздно, чем никогда. Как веревочке ни виться…

Совершенно непонятно, что она хотела сказать своими намеками. Я фыркнула, вырвала у нее из руки повестку и гордо проследовала в свою комнату. Как бы эта корова ни злопыхала, я-то прекрасно понимала, что вызывают меня по поводу аварии — может быть, выяснились какие-то новые обстоятельства, или они хотят узнать, пил ли что-нибудь Роман тем вечером…

Повестка была на следующий день, а сегодня я хотела проведать Романа. Меня очень беспокоило его состояние. Та странная фраза, которую он минувшей ночью простучал по азбуке Морзе, говорила о том, что с головой у него явно не все в порядке. И это нисколько не удивительно после такой ужасной аварии… Бывают же случаи амнезии, когда человек совершенно забывает, кто он такой, забывает даже свое имя.

Я доехала до больницы, привычным уже маневром проскочила мимо дежурной нянечки в холле и по длинным полуосвещенным коридорам дошла до отделения реанимации.

Только было я собралась толкнуть дверь и войти в знакомую палату, как за моей спиной раздался сухой кашель.

Обернувшись, я увидела высохшую бледную женщину лет пятидесяти в аккуратно отутюженном белом халате и с поджатыми узкими губами.

— И куда это вы, интересно, направляетесь? — осведомилась эта сушеная особа тоном налогового инспектора, ненароком заглянувшего в подпольный игорный притон.

— Навестить больного, — растерянно призналась я, — Романа Лазарева…

— А вам, девушка, никто не говорил, что в отделении реанимации любые посещения больных категорически запрещены? Вы что, в школе никогда не учились?

— При чем тут школа? — возмутилась я.