|
Не считаешь же ты скверной правду? Юноша молчал, пристально глядя на человека в черном. Они были почти одного роста и сложения, и сабли сейчас при сарацинском писце не было. Казалось бы, чего проще — ухватить вражье отродье за горло, сдавить, повалить в снег… Томас не двигался. — Нет, — продолжал брат Варфоломей, — ты не можешь считать правду скверной. Томас облизнул похолодевшие губы и хрипло спросил: — Кому ты служишь, колдун? Тот дернулся, как от пощечины, и Томас мысленно возликовал — кажется, вопрос причинил черному боль. Однако, когда брат Варфоломей снова заговорил, слова его прозвучали ровно и холодно: — Я никому не служу, мальчик. Хотя, конечно, мне нравится порой думать, что я служу людям: не французам или англичанам, христианам или почитателям Аллаха — нет, всем людям сразу, всему человечеству… но на самом деле это не так. Я служу лишь своему самолюбию. — Тогда ты служишь дьяволу, — ответил Томас. — Самолюбие заставило Люцифера отвернуться от Господа и ввергло в геену огненную. То же случится и с тобой, раньше или позже. Брат Варфоломей отступил на несколько шагов. Опустив арфу, он склонил голову к плечу и уставился на Томаса. В бледном сиянии рассвета его глаза, блестевшие сквозь прорези маски, казались двумя серебряными монетками. Юноша ощутил, как по спине бегут мурашки, и тонкие волоски на руках встают дыбом. Он поднял голову. Рассвет уже разгорелся вовсю. По верху восточной стены, обросшему ледяной коркой, бежали розовые блики. Верхушки башенок сверкали, как утренние звезды. Странно, что колокола еще не прозвонили к мессе. Пламя костров перед церковью потускнело, зато стало заметно, как дрожит над ними горячий воздух. Тем нелепей был стоящий перед Томасом человек: черный, как ворон на снегу, он не принадлежал этому торжествующему утреннему миру. Нет, он явился из тьмы и должен уйти во тьму. Но тьма не сдается легко: на западе, над городом и над рекой, небо все еще было черным-черном, и голодно и тоскливо горели в нем зимние звезды — как глаза в прорезях маски. — По-твоему, рыцари Храма отправились в Святую Землю, чтобы защитить от неверных Гроб Господень? Чепуха. Они искали амулеты. По-твоему, Чаша Грааля, так взыскуемая защитниками христианской веры — это сосуд, в котором запеклась кровь Христова? Нет, это сосуд запретных знаний, в котором и вправду хранится кровь — только не кровь Белого Христа. Все давно бы было забыто, если бы среди нынешних людей не нашлись те, кто стремится выведать секреты прошлого и обрести ту же власть, что некогда сгубила их пращуров. Я не хочу, чтобы это произошло. Не хочу, чтобы воскресло то, что должно было умереть давным-давно. А так будет, если не остановить это в самом зародыше. Поэтому орден Храма должен быть уничтожен, а сокровища его и знания — развеяны по ветру. Тебе небезопасно оставаться здесь. Человек шагнул к Томасу и вновь протянул арфу. Набежавший утренний ветерок раздул его скроенный по восточному образцу плащ, и на секунду юноше почудился блеск серебра — тонкая цепочка у горла… — Уходи из Тампля, — повторил брат Варфоломей. — Возвращайся в Шотландию. Возвращайся к своему корольку, который ведет игрушечную войну за клочок никому не нужной земли. Уезжай сегодня же, когда откроются ворота. Он стоял, протягивая Томасу арфу. В его тоне не было враждебности или насмешки. Он говорил совершенно спокойно, как и тогда, когда сказал о необходимости уничтожить орден. И все же Томас сжал кулаки и сделал то, что должен был сделать давным-давно — бросился вперед. Если не убить, то хотя бы сорвать маску, обнажить скрывающуюся от солнца бесовскую харю… Неуловимым движением его противник подался в сторону. Томас пролетел мимо, грохнулся в снег и больно расцарапал щеку о колючие льдинки. Тут же вскочил, смахнул с лица грязь и кровь и кинулся снова — и опять промазал, будто плоть черного человека была соткана из холода, ветра и тьмы. |
