|
И спросил: – А как народ назывался? – Светлобородые, – сказал Мэлсдорж. – И все. Имена забываются. Народов было несметное множество, и часто они уносят с собой свои имена… – Вот именно, – отрешенно поддакнул Сварог. – Уж сколько их сорвалось в эту бездну, разверстую вдали. Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли… Он не любил выходить из образа тупого майора. Но с Мэлсдоржем было можно. – Хорошая песня, – сказал Мэлсдорж. – Сам сочинил? – Да нет… Они опять замолчали и молчали до самой развилки, места, где Сварогу надо было сворачивать к военному городку, а Мэлсдоржу пылить вперед, в недалекий город. – Водки выпьешь как-нибудь? – спросил Мэлсдорж. – Заходи, юрта пока на старом месте. Водки много. – Да ну, – вяло сказал Сварог. – И так жить страшно. – Совсем страшно? Сварог поднял глаза. Мэлсдорж спокойно смотрел на него сверху вниз – морщинистая рожа, загадочный прищур. Весь он был как таинственный в своем всеведении бронзовый бурханчик. «Мы ж здесь чужие, – прямо-таки панически подумал Сварог, – мы все уйдем с нашими танками, котельными и радарами, и мы, и аймачные шишки с японскими телевизорами, и Гуррагча со спускаемым аппаратом. И китайцы, если придут, рано или поздно уйдут в ту же бездну. А степь и пастухи останутся, извечные, как закат». – Нельзя смотреть в глаза, – сказал вдруг Мэлсдорж. – Что? – Когда за тобой бегает покойник, нельзя смотреть ему в глаза. Насовсем уволочет. – Ну, за мной-то покойники не бегают… – слабо усмехнулся Сварог. – А кто за тобой бегает, живые, что ли? Сварог дернулся и встал посередине дороги. Он припомнил все слухи, создавшие Мэлсдоржу шаманскую славу, – и японский магнитофон, за который жена прапорщика Швыдко вроде бы обеспечила супругу полную и окончательную, колдовского происхождения трезвость на всю оставшуюся прапору жизнь. И нереально быстро сросшуюся ногу военюриста Нежного, и разные сбывшиеся предсказания. И прочие свершения, в том числе те, что, как бы это выразиться, обладали обратным знаком: у капитана Лазуткина, спьяну заехавшего Мэлсдоржу в морду, поселилась в ванной огромная кобра, видимая одному только капитану. Кобра капитана периодически кусала, да так, что он орал на весь дом (причем следов укусов не отыскивалось), потом стала гоняться за ним по всему городку, пока не достала окончательно на штабных учениях. Возможно, все дело было не в колдовстве Мэлсдоржа, а в водке. Но генералу из Москвы, рядом с которым прошли выпущенные Лазуткиным в настырную кобру пули, в любом случае следовало посочувствовать. Кстати, лейтенант Круподеров, с одиннадцати вечера и до рассвета искавший в насквозь знакомом военном городке свой дом, был непьющим и шприцев из набора противохимической защиты тоже не употреблял. Но все разно чуть не рехнулся – городок был, а его пятиэтажки не было. В детали он вдавался скупо, но ходил потом к Мэлсдоржу просить прощения и кланяться подарком… Вспомнив все, что болтали о Мэлсдорже, Сварог испугался еще больше. И от испуга бухнул: – Помочь можешь? – Помогают человеку, когда он хочет, чтобы ему помогали, – сказал Мэлсдорж. – А я что, не хочу? – А откуда ты знаешь, чего хочешь? – сказал Мэлсдорж и поднял плетку. Лохматая лошаденка обрадованно рванула вперед, и Сварог остался один – правда, в прямой видимости для часового под зеленым грибком, так что погружения пока исключались. |
