В пупок Эльды была вставлена сережка с крупным граненым рубином, шаловливо поблескивая над низко спущенными желтыми же, полупрозрачными шароварами.

Черные волосы, завитые в роскошные кудри, небрежно разметались по плечам, а на макушке кокетливо сидела крошечная круглая парчовая шапочка, с которой на золотистой нити спускался на чистый лоб прекрасный граненый рубин в форме миндалины в золотой оправе. Она чуть развела в стороны кисти, тонкие пальчики которых были унизаны роскошными перстнями и низко поклонилась, сверкнув прекрасным смугловатым телом.

Растерялись все. И Ольгерд, который не мог дать понять гостье, беззащитной юной девочке, что по местным меркам она оделась непотребно, и я, которая в своей жизни видела наряды гораздо откровеннее, но понимала, что в этом мире такое – неуместно, и управляющий сангира Кетро, сидевший с бордовым лицом, и сам рыцарь, рассматривающий чудное видение с большим любопытством, и даже сангир Перон удивленно вздернул брови.

Положение спасла санги Брон, со словами: «Прошу прощение, санги Алуна, я забыла распорядиться насчет десерта!», она встала из-за стола, на выходе ловко подхватила почему-то застывшую в дверях шан Эльду и дивное видение исчезло. Беседа за столом возобновилась не сразу – все были несколько растеряны, санги Брон вернулась без нашей гостьи, сославшись на то, что у девушки внезапно разболелась голова.  Обед прошел скомкано.

Конечно, после обеда я поговорила с юной шан и объяснила, что раз уж она живет в этой стране и не хочет возвращаться под опеку старших жен своего мужа, то и одеваться ей лучше по местной моде, гораздо более целомудренной и скромной. Эльда была искренне расстроена, даже заплакала и твердила только, что привыкла к такой одежде дома и совсем не подумала, что столь обычное платье могут счесть неприличным.

Я помню как тогда, в какой-то момент, меня царапнула странность ее объяснения, если женщины этого мира не носят паранджу, не закрывают лицо, то как в стране с таким жестким патриархатом, в таком виде можно выйти на улицу, скорее всего костюм в котором она показалась – только для семейного пользования, но мы ведь - не ее семья?! Как же она могла так забыться? Но Эльда была так огорчена, что я пообещала лично заняться ее гардеробом и эта неудобная мысль благополучно забылась за хлопотами.

Кроме того, через день после этого показа шарийской моды, какая-то странная болезнь навалилась на Мрака и Снежинку. Кони слабели день ото дня, отказываясь от еды. Наши конюхи не понимали, в чем дело. Приглашенный ветеринар не нашел никаких болезней. Но и Мрак, и Снежинка слабели день ото дня. Я часто забегала на конюшню, приносила им яблоки и морковь, которые они, на удивление, охотно поедали.

Несколько раз я заставала там шан Эльду. Она ласково наглаживала ослабевших коней и угощала их солеными горбушками. За это доброе отношение к больным коням я от души простила девочке все ее косяки.

К моему большому горю и расстройству Ольгерда, оба они умерли в один день. Хорошо, хоть других лошадей на конюшне странная болезнь почти не коснулась. Я проревела целый вечер – так мне было жалко наших красавцев. Я вспоминала теплые губы Снежинку, трогательно- аккуратно берущие лакомства с ладони, вспоминала ее кокетство и легкую гарцующую походку и ревела еще больше. Ольгерд был мрачен и молчалив долгое время, но рано или поздно любые горести и боли в сердце начинают бледнеть.

За зиму случилось еще несколько эпизодов, которые я старательно списывала на разницу в воспитании, на недостаток образования гостьи, но надо признаться, что к концу зимних месяцев она все же вызывала у меня некое раздражение.

В какой-то момент Ольгерд пожаловался, что девица повадилась готовить поднос со сладостями и приносить ему в ту башню, где корпел по вечерам над лекциями. Я растерялась:

- Ольгерд, ты хочешь сказать, что девочка пытается тебя соблазнить?

- Не знаю, что она там пытается… - Ольгерд был довольно сильно раздражен, - но или поговори с ней и объясни, что в этой стране другие правила приличия или я сделаю это сам.