— Мессир Жоффруа де Мулен! — властно позвал маркграф, затем изрек: — Извольте атаковать засеку с фланга, пошлите оруженосцев и всех легковооруженных, кто еще остался! Вперед, сын мой!

Кавалер де Мулен, отсалютовав мечом, ринулся исполнять приказ, хотя маркграф забыл сказать, с какого фланга атаковать засеку. Жоффруа рассудил, что это не имеет значения, и решил атаковать слева, со стороны горы Альтен-Хаазенберг.

Главную силу — две тысячи рыцарей — маркграф оставил в резерве. «Их я пущу в ход, когда будет разметана засека. Или когда придется пробиваться к Визенфурту», — решил он.

Пехота Бузонвилля, полторы тысячи копейщиков и лучников, двинулась через просеку. Впереди, перегородив просеку щитами, двигались в четыре ряда шестьдесят тяжелых копейщиков; за ними — человек двести лучников, арбалетчиков и пращников; потом, подгоняя легкую пехоту спущенными копьями, шла следующая группа копейщиков; затем опять лучники, потом снова копейщики и так далее. Фланги прикрывали две группы лучников с удобными для боя в лесу короткими мечами; они двигались гуськом вдоль дороги, по обе ее стороны.

Отряд кавалера де Мулена в пятьсот человек принялся обходить противника слева. Шуму, звону и треску воинство де Мулена производило столько, что Гуммельсбах тотчас же сообразил, с какой стороны его собираются обойти. И, само собой, сообразил, что против него шли только пешие, потому что посылать конницу через буреломы и густые заросли никто бы не отважился. Даже сам де Мулен шел в бой пешком, путаясь в плаще и проклиная маркграфа. Ну а воины проклинали все на свете; исхлестанные ветками, искусанные комарами, они продирались сквозь густой кустарник, перебирались через поваленные деревья, спотыкались о пни… Некоторые из них, пользуясь тем, что в лесу уследить за каждым невозможно, разбредались в разные стороны, забирались в укромные места: кто в кусты, кто в ельник, кто в ямку под корнями деревьев. Проплутав в лесу около часа, де Мулен сообразил, что окончательно заблудился. К тому же де Мулен с удивлением обнаружил, что его легкая пехота — по меньшей мере на четыре пятых — разбежалась. Оставшаяся сотня сбилась в кучу на крохотной полянке и потребовала, чтобы повернули обратно. Если бы кавалер Жоффруа де Мулен знал, куда именно поворачивать, он, бесспорно, повернул бы. Но кавалер этого не знал, поэтому погнал воинов вперед. За ним пошли — лишь затем, чтобы избавиться от него побыстрее. Но не прошел де Мулен и пяти шагов, как вскинул руки и упал… Из спины его торчала тяжелая стрела с прекрасно закаленным наконечником. Избавившись таким образом от своего начальника, лучники и пращники, большинство из которых были мужиками (а значит, частенько бывали в лесу), быстро сообразили, куда надо идти… Не прошло и получаса, как они выбрались на просеку, где нос к носу столкнулись с рыцарями Гуммельсбаха.

— Здорово, молодцы! — гаркнул мессир Арнольд. — Никак в гости пришли?

Лучники упали на колени, моля о пощаде. Их пощадили и велели позвать остальных; и вскоре из леса вышло все воинство, не желавшее воевать за герцога и маркграфа.

Благородный кавалер де Бузонвилль, хотя и прекрасно понимал, что его воины не горят желанием биться с Гуммельсбахом — а тем более с его латниками, с которыми всю ночь вместе пировали, — тем не менее рассчитывал, что ему удастся столкнуть их лбами. Именно поэтому его копейщики не только прикрывали лучников, но и копьями подгоняли их вперед.

На засеке отряд Бузонвилля встретили всего тридцать-сорок лучников и пращников, которые, увидев во вражеском войске знакомые лица, заорали:

— Эй, молодцы! Давай на нашу сторону, какого черта вы за заречных стоите! У нас вина много, еще гульнем!

Копейщики, шедшие впереди, не шелохнулись. Кое-кого из лучников, бросившихся было в сторону, тотчас закололи.