-  Стало быть, оплата - вопрос личной щедрости клиента, уравновешенный опасением кары свыше за жмотство, - довольно резюмировала я, пнув мелкий камешек в сторону густой травы у чьего-то забора. - Значит, голодная смерть мне тут не грозит.

    Фаль решил, что я шучу, и залился довольным смехом. По-видимому, странствующие маги в этой местности были довольно большой редкостью и ценились весьма высоко.

    -  Почтенная магева? - меня окликнула сухощавая и высокая женщина средних лет в неброском зеленом платье.

    Над повязанным на талии серым фартуком явно поглумился какой-то свихнувшийся дизайнер, приделав к нему множество разномастных карманов. Однако, спокойное достоинство и опыт, отражающийся в светлых не то голубых, не то зеленых глазах шедшей ко мне женщины говорили о ее относительной (кто знает, как у них тут в Кочках с психическим здоровьем в общем и целом?) адекватности. У чокнутых таких спокойно-вдумчивых глаз никогда не бывает, сумасшедшие обыкновенно либо по агрессивному буйны, либо чисты и безмятежны, как одуванчики и так же лишены разумных с нашей точки зрения мыслей.

    -  Да? - я остановилась и повернулась к женщине. Может, еще работу подкинут, так и на сапоги насобираю.

    -  Я Катрика, травница, - представилась она.

    -  А! Я о тебе уже слышала, - приветливо ответила я, сообразив откуда этот приятный терпкий запах сушеных травок. Вероятно, занахарка носила часть своих сборов в качестве аптечки первой помощи прямо в кармашках фартука.

    -  Догадываюсь, чего обо мне Людвина наболтала, - одним уголком рта сдержанно улыбнулась Катрика, но глаза ее похолодели и насторожились, а руки дернулись к карманам, как у ковбоя к кобуре кольта.

    -  Сколько не паши, на всех не угодишь, - беспечно махнула я рукой. - Да и как ты могла ее корову выходить, если животина и не болела вовсе, так небольшая магическая заморочка была. А что ты меня звала: из чистого интереса или дело какое есть?

    -  Помощи просить хотела, - окинув меня острым взглядом и признав годной для продолжения диалога, ответила травница. - У Иваллы, вдовицы, мальчонка занемог.

    "Ура, растем, мне уже предлагают попрактиковаться на людях! - мысленно "обрадовалась" я и спросила: - Что с ним?

    -  С полгода назад со Жданова подворья псина с цепи сорвалась, злобный барбос, здоровенный, что теленок даже на своих с рыком кидался, но терпели, держали. Уж больно сторож хороший. Валь ему на дороге попался. Тяпнуть пес его даже не успел, только повалил, лапами прижал. Люди вовремя отбили. Испугался мальчонка до одури, даже не плакал, бледный как мел был и дрожал. С тех пор молчит. Все понимает, а ни словечка не скажет, - хмурясь, рассказала Катрика, нервно шурша чем-то в своих кармашках. - Я ему уж и травки успокаивающие заваривала и растирала, в ключах ледяных купала. Без толку. Язык отнялся. А Ивалла, мать его, страдает, он ведь единственное, что от Петрина осталось, тот сгорел в одночасье шесть лет назад, зимой, за мной и послать не успели. Теперь же и Валь калечным стал. Поначалу Ивалла металась, все помощи ждала, искала, за любое средство хваталась, потом словно перегорела вся, - брови Катрики сошлись на переносице, в голосе травницы промелькнула настоящая злость не на кого-то другого, а на судьбу и саму себя, что бессильна оказалась помочь.

    -  Не знаю, смогу ли вылечить мальчишку, врачевание не по моей части. Но сразу не откажу, поглядеть надо, - согласилась я, и пошла за Катрикой до скромного, когда-то весьма ладного и все еще крепкого домишки примостившегося недалеко от местного Бродвея в конце глухой улочки.