— Грандиозно! И ради этого ты приезжала?

— Нет, я хотела уехать надолго, навсегда…

— Там, откуда ты приехала, так плохо?

— Может, бывает и хуже, только не знаю где, — Мара мысленно перенеслась в сырой, холодный дом с окнами, в котором гуляет ветер и мороз. Вспомнила одинокие вечера при свете свечи и пьяные крики матери, могилы отца, бабушки, брата. От этого на душе снова стало так мерзко, что Мара, выронив узелок, прижала ладони к глазам.

— Расскажи, легче станет. — Евдокия Ивановна подняла вещи Мары и, взяв ее под руку, повела к ближайшей скамейке. Благо их было много, деревянных, резных. Мара безропотно следовала за Евдокией Ивановной. Она была готова рассказать ей свою историю. Почему бы и нет? Вот живет она на белом свете, Мара Михайловна Ленская, и никто не знает о ее существовании, о ее мечтах. Ведь у нее есть мечты…

— Хорошо. — Мара развязала платок, расправила его на плечах, поглаживая пальцами пушистые кончики. — Это будет невеселая история.

— Я готова выслушать все, детка. — Едва Евдокия Ивановна услышала первые фразы, она поняла, что не сможет вот так просто встать, попрощаться с этой девушкой и вычеркнуть ее из своей жизни. То, о чем говорила Мара, заставляло сердце пожилой женщины стучать то быстро, то замирать. Боль, которую пережила эта рыжеволосая девушка, пронизывала и Евдокию Ивановну. Ей было понятно, что такое безысходность, что такое детские воспоминания, в которых нет ничего светлого, доброго. Ведь это клеймо на всю жизнь. Оно может определить всю дальнейшую судьбу, а это страшно.

Когда Мара замолчала, Евдокия Ивановна вытирала слезы. Девушка растрогала ее настолько, что сразу ответить ей не было возможности. Какие слова смогут поддержать, помочь этому одинокому созданию, предоставленному самому себе, отчаянно пытающемуся начать новую жизнь? Пауза затягивалась, и Мара вдруг решила, что не стоило быть настолько откровенной. Быть может, подробности только отпугнули эту милую женщину. Наверняка и в ее долгой жизни были страницы, воспоминания о которых больно отзываются в сердце, но Ма