— Они любили друг друга? — неожиданно спросила Лиси.

— Да, если любовью называть привязанность. А что такое любовь? Иллюзия, не больше. Стоит иллюзии растаять, и от былых чувств не остается и следа. У них по крайней мере была привязанность.

— Видно, кто-то крепко вас обидел.

— Что? — недоуменно уставился на нее Дрю.

Лиси покачала головой, не сводя с него пристального взгляда.

— Да так, ничего. Просто показалось, что кое-кто слишком часто сетует на кое-что.

Вместо того чтобы обидеться, Дрю просто усмехнулся. Даже сейчас, когда он знал, что патрульному офицеру Алисии О'Райли уже двадцать шесть лет, его не оставляло ощущение, что ей все еще восемнадцать.

6

Пожалуй, на более нелепых похоронах Дрю не бывал еще ни разу.

Пастор опоздал и предстал перед скорбящими родственниками в таком виде, который не вызвал улыбки разве что у Мэта Карригана, считавшего, что улыбка на похоронах по меньшей мере непристойность.

За взлохмаченным сонным пастором, умудрившимся перепачкать свой белоснежный воротничок томатным соусом и не заметить этого, появился изрядно подвыпивший кладбищенский сторож, который ошеломил всех цитированием первой главы из романа Кшесински «Город вечной дремоты». Тронув до глубины души всех собравшихся — а точнее, оставив всех в полном недоумении, — сторож заявил, что не признает великого писателя умершим, и после этого гордо удалился, если так можно сказать о человеке, едва передвигающем ноги.

Стоило всем отойти от душещипательной речи кладбищенского философа, а пастору открыть рот, чтобы произнести последнюю молитву, как над ноувервиллским кладбищем грянули раскаты грома и полился немыслимый ливень.

Родственники, друзья и пастор в перепачканном воротничке — никто из собравшихся не догадался прихватить с собой зонтик — мужественно перенесли это тяжкое испытание и все-таки предали земле тело Стэнли Кшесински, но только тело, ибо дух последнего, как подозревал Дрю Донелли, наверняка витал где-нибудь поблизости и корчился от смеха, наблюдая за скукоженными от холода лицами своих близких и друзей, залитыми не столько слезами, сколько каплями дождя, оголтело лупящего по всему, что попадалось ему на пути.

Напоследок, когда насквозь вымокшая, продрогшая и клацающая зубами похоронная процессия столпилась под крышей маленькой часовенки, дождь закончился, небо расчистилось и над кладбищем появилась радуга.

Огромная и удивительно четкая, она изогнулась над кладбищенской оградой, словно мост, по которому из серого мира живых люди уходят в другой, лучший мир…

— Уверен, Стэн смеялся бы как ребенок. — Дрю развалился на диванчике, покрытом алым бархатом, и посмотрел на собравшихся взглядом, выражавшим непоколебимую уверенность в собственных словах. — Куда хуже было бы, если бы все это прошло как всегда мрачно, скучно и трагично.

— Наверное, ты прав, — согласился Арчибальд Малколм, приятный пожилой мужчина в круглых маленьких очках. — Стэнли не очень-то жаловал слезливые мелодрамы.

— Вас послушать, так похороны просто какое-то кино, — раздался с диванчика напротив скрипучий голос Мэта Карригана. — Странно, что в часовне еще не торгуют попкорном.

— А вы что думаете, Стелла? — спросил Дрю, теребя в руках стакан с недопитым виски.

Молодая стройная женщина в облегающем черном платье щелкнула пальцем по мундштуку и лишь после того, как от тонкой сигареты оторвался клочок пепла, произнесла своим тягучим, чуть хрипловатым голосом:

— Мне нравится юмор Мэта. От него так и веет могилой.

Лиси передернуло, а все остальные дружно засмеялись. Кроме Мэта Карригана, разумеется. Лиси решила, что он и родился с мрачной миной и испещренным морщинами челом.