Потянулись минуты. Пруд стоял гладкий, уже в тени. По временам что-то тихо всхлипывало между татарником… Бегали большие плавуны. Я следил не особенно внимательно, сознавая, что все это вышло как-то нарочито и искусственно. За своей спиной я чувствовал Урманова. И мне казалось, что он большой и темный.

– Берите, берите… Вы зеваете… У вас клюнула, – сказала вдруг тихо Валентина Григорьевна… – Ах, какой вы неловкий…

Казалось, она действительно увлечена ловлей. Я подсек слишком резко. Большая рыба мелькнула над водой, но сорвалась с крючка и упала обратно.

– Какая досада… вы плохой рыбак, – говорила она тихо и твердо. – Вот смотрите, как надо!..

Она твердо выдернула удочку, и небольшой карасик, описав в воздухе дугу, упал на берег.

– Снимите, пожалуйста, – сказала она Урманову.

– Скоро это кончится? – услышал я голос сзади…

– Вы снимете?

– Снял. Что с ним делать?

– Бросьте в воду…

Она опять закинула, и опять потянулось время. Мне был виден конец ее удочки, отражение в пруде и поплавок, окруженный кольцом точно расплавленного серебра на фоне темной глубины. Мой поплавок вздрагивал, колебался, исчезал из глаз, опять появлялся и опять уплывал куда-то далеко. Я испытывал странное напряженное состояние и сознавал, что оно происходит оттого, что рядом со мной сидит Валентина Григорьевна, а на берегу, у меня за спиной – Урманов. И что это между ними стоит то тяжелое и напряженное, что передается мне.

– Скоро это кончится? – спросил опять Урманов, угрюмо и жестко.

– Не знаю, – ответила холодно Валентина Григорьевна… – Когда вы захотите…

– Я хочу… сейчас…

– Нет, вы сейчас еще не хотите, – ответила молодая женщина твердо. – Когда захотите, вы мне скажете.

– Странно, – пробормотал Урманов…

Опять шли минуты… Солнце совсем село, потянуло сыростью и прохладой, спускались сумерки…

– Валентина Григорьевна!.. – Голос Урманова звучал мягкою печалью…

Валентина Григорьевна прислушалась.

– Становится темно, – произнес я довольно жалобным тоном.

– Да? – переспросила Валентина Григорьевна… – Вам, бедненькому, надоело? Ну, – она вздохнула, – хорошо, пойдем!

Когда мы вышли из кустов на дорожку, она сказала:

– Дайте вашу руку. Не так. Вот как надо.

Над прудом кое-где стлался туман, и, когда мы вышли на большую дорожку, я удивился, как это еще за минуту мы могли увидеть поплавки… Теперь у рыболовных скамеек было совсем темно. Какая-то водяная птица кричала на островке, где мы сидели за минуту, как будто спрашивая о чем-то из тьмы. Молодой серп луны поднимался, не светя, над лугами за плотиной.

Я чуть ли не в первый раз шел под руку с дамой. Сначала мне было неловко, и я не мог приноровить свою походку; но она шутливо и твердо помогла мне, и, идя по аллее, я чувствовал себя уже гораздо свободнее. Наши шаги звучали согласно, отдаваясь под темным сводом лип. Она плотно прижалась к моему плечу, как будто ища защиты.