Но погода этим летом не баловала жителей Северной Пальмиры ни солнцем, ни теплом. Дожди шли часто, и прогулки в саду не стали для неё приятным развлечением. Больше приходилось сидеть дома, играя с Амуром. Он у неё был пёс дрессированный. По команде умел ходить на задних лапах, лаять, прыгать со стула на стул и через опрокинутую табуретку.

За этим упражнением и застал Надежду Иван Бутовский вечером 8 июля 1836 года. Он ехал со службы, завернул в книжный магазин Смирдина, увидел там новинку и, зная о сотрудничестве двоюродной сестры с Пушкиным, купил два экземпляра: для себя и для неё. Это был второй том «Современника». Дорогою Бутовский разрезал одну книгу до половины, прочитал и теперь с торжественным видом вручил ей свой подарок, говоря:

— Надежда, это — превосходно! Поздравляю! Право, не ожидал от тебя... Слог, ритм — всё безупречно. Есть совершенно неподражаемые сцены. Например, сражение под Смоленском, встреча с Кутузовым...

Надежда отдала Амуру последний кусочек сахара, поставила табуретку на ножки и села не неё, взяв в руки журнал и костяной ножик для разрезания страниц. Свою публикацию она читала ещё в оттисках, но не знала, как всё будет смотреться в целом номере, выиграет её произведение или проиграет от соседства других статей. Не спеша она разрезала страницы и слушала речь своего кузена.

Бутовский сам не чужд был литературных занятий. Смолоду он служил и дослужился до чина штабс-капитана, затем вышел в отставку, поселился в столице, стал чиновником. Известность ему принёс перевод книги Мишо «История крестоносцев» с французского языка на русский, признанный всеми очень удачным. Бутовский давно вращался в литературных кругах, был принят в доме поэта Жуковского, князя Дондукова-Корсакова, попечителя Петербургского учебного округа и председателя цензурного комитета. В своё время он познакомил Надежду с этими людьми, и они с уважением принимали у себя первую, и единственную, русскую женщину, удостоенную офицерского чина и боевой награды, носившую тогда тёмно-синий с малиновой отделкой мундир отставного литовского улана.

Теперь Бутовский торопился пересказать родственнице всё, что услышал о пушкинском журнале в лавке Смирдина, где был не только книжный магазин, но и своеобразный клуб, в котором собирались литераторы и любители литературы. Они говорили, будто поэт распорядился печатать второй том «Современника» так же, как и первый, тиражом в две тысячи четыреста экземпляров. Но знатоки сомневались, что все книги будут распроданы.

   — Почему? — спросила Надежда.

   — Нет его собственных произведений, — ответил Бутовский. — Хотя говорят, что две первые статьи, опубликованные без подписи, написаны им.

   — Про академии? — Она перелистала том к началу.

   — Да. Но это всё равно не то. Публика ждала его стихов и, конечно, разочарована...

   — Однако стихи тут есть, и неплохие. Вот, например, господина Кольцова про урожай.

   — Ну, это так, блестки. Зато унылая «Битва при Тивериаде», и ещё Языков, который давно вышел из моды. Одно спасение — твои мемуары. И знаешь, что болтают о «Записках Н. А. Дуровой»?

   — Откуда мне знать? — Она пожала плечами.

   — Никогда не догадаешься! — Кузен, довольный, рассмеялся. — Их называют его гениальной мистификацией. Будто бы всё это написал сам Пушкин, а Дурова — персонаж вымышленный!

   — Не может быть... — пробормотала она в растерянности. — Я — вымышленный персонаж? Какая чушь!

   — Ты огорчена? — Бутовский посмотрел на Надежду насмешливо.