У него очень много своих известных симпатий, симпатий весьма благородных, достойных его честной личности, но все-таки не совсем удобных для исторического труда, требующего беспристрастия не менее, чем трудолюбия и знаний.

Без спокойного беспристрастия трудно работать на историческом поприще, не рискуя ввести читателей в заблуждение и ошибки, весьма обильные различными последствиями. Но живого раскола, его духа, его современного быта, его стремлений, нравов, и главное нравов, — мы вовсе не знаем. Мельниковский «Гриша» — это безобразие, безобразие в отношении художественном и урод по отношению к правде. Гриша никак не может назваться хорошим, то есть верным очерком раскольничьего мира, а другие мимолетные лица этого мира, очерчиваемые так мимоходом то тем, то другим из наших беллетристов, касаются только тех сторон жизни людей древлего благочестия, где они приходят в соприкосновение с миром никонианским, миром, все-таки как-то живущим. А собственно верного очерка внутренней жизни раскола я не знаю.

Остроумные люди, имеющие приятную привычку доказывать, что мнения, не отвечающие их симпатиям, прежде всего неверны, потому что выведены из частных случаев, которых хотя и нельзя отрицать, но от которых все-таки нельзя делать посылок к общему, могут мне весьма едко заметить, что болтовня бабы навела меня на целый ряд весьма обобщенных выводов. Это действительно так и будет. Я давно не вспоминал об этом случае. Тогда сгоряча я поверял рассказ бабы расспросами во многих местах: выходило, что баба не врет. Но и из двух-трех подтверждений я не делал общего вывода о распространенности жестокого обычая, тем более, что жестокость эта далеко не везде одинакова. Но когда я встретил упреки в этой жестокости в пяти полемических рукописных сочинениях, неудобных даже для цитирования, то я вполне стал сочувствовать горячему слову Павла, ставящему наших фарисеев древлего благочестия ниже египетского язычника Фараона. Честно, да честно это слово «Сборника» о браках.

«Ожесточенный на люди еврейския, Фараон, когда восхотел истребити их, тогда призва к себе две бабы еврейския, единой имя Сенфора, а имя второй Фуа. И рече им: егда бабите евреянынь и суть к рождению аще убо мужеский пол будет, убивайте его, аще же женский, снабдите его». Бабы хотя и услышали таковое царское повеление, однако делать так не согласились. Царь призвал их и спросил: что же сотвористе вещь сию, и оживляете мужеский пол; ответствовали ему бабы: жены египтяныни рождают при бабех, а евреяныни рождают прежде вшествия к ним баб и за сие что их было, объявляется: «Благо же творяше Бог бабам».

«Но Фараон повелел убивати младенцев токмо мужеска пола; женский же снабдевати. Нынешние же нелюбители младенческаго рождения обоего пола младенцев не брегут и матерей не щадят и баб, служащих при рождении, от общемоления и купно ядения MT дней отлучают».

Когда это печатает Павел, злостный раскольник, expatrié, анафема московский, анафема вилькомирский и опять expatrié, то… ну да уж можно, кажется, поверить, что «жестокие, сударь, нравы в нашем городе».

Теперь еще два слова о том, как издатель «Сборника» отбивается от лжетолкования федосеевского, что настало время девства, время, в которое даже «имущий жены, яко не имущий будут».

«Можно же (сказано в „Сборнике“) и жену имеющему в таковое привести себе любомудрие.