Отношение еретиков и раскольников к православию, по-моему, также весьма правильно очерчено Мельниковым в его пятом письме (стр. 94). Он говорит: «Раскольники смотрят на господствующую церковь с горьким, враждебным чувством, как на изменницу своим древним правилам и уставам, как на разорвавшую свои связи общения. Между тем еретики видят в учении господствующей церкви совершенно чуждое для них учение, столь же чуждое, как католичество или протестантство. Некоторые же из них идут далее и смотрят на православную церковь совершенно одинаково, как на иудейство, магометанство и идолопоклонничество».

Правительство в своих воззрениях на раскол делит его так же. Я не хочу говорить о прошедшем, хотя бы и очень недавно прошедшем времени, в котором правительство очень ошибалось в своих отношениях к расколу, по степеням его мнимой вредности или безвредности; но в наши дни оно относится к поповцам гораздо снисходительнее, чем к беспоповцам, а к беспоповцам снисходительнее, чем к еретикам, хотя теперь и против последних уже не в ходу прежние суровые меры.

В отношении беспоповцев (людей, которыми я буду исключительно заниматься в моих письмах) наблюдается два подразделения. Большею благосклонностью пользуются беспоповцы, приемлющие браки и молящиеся за власть (поморское согласие), и гораздо меньшею беспоповцы, не приемлющие браков как таинства и «не молящиеся за правительство и государя» (например, вся, чрезвычайно распространенная, секта федосеевщины). Г. Мельников замечает, что беспоповцы, приемлющие браки, но не молящиеся за власть и молящиеся за власть, но не приемлющие браков, при этом разделении совершенно забыты. Это совершенно справедливо. На эти подразделения не только правительство не обратило никакого внимания, но и многие писатели о расколе их словно не знают, тогда как эти уклонения от принципов двух главных беспоповщинских согласий встречаются довольно нередко.

Говорят, что Н. Я. Аристов трудится над составлением полного, систематического описания русского религиозного разномыслия до мельчайших из известных его подразделений и снабдит свое сочинение наглядною схемою, способною облегчить изучение этой классификации. Если это правда и если у г. Аристова достанет средств совершить задуманный или уже предпринятый им труд, то он сделает огромную заслугу, от которой неизвестно почему-то уклонился г. Мельников. Указав в пятом письме о «расколе» погрешности, вкравшиеся у всех, делавших до сих пор опыты классифицирования раскола, он сказал, что кроме видов религиозного разномыслия, исчисленных у того-то и у того-то, есть еще такие-то и такие-то, и другие, но сам не написал никакого систематического списка, которого от него многие ожидали, особенно с третьего письма. Почему г. Мельников не поделился с обществом своими сведениями, в которых у него, кажется, нет недостатка, до сих пор не известно, хотя совершенно ясно, что никакие от него не зависящие обстоятельства ему поперек дороги не стояли, а сам он в одном месте своих писем весьма иронически относится к статье закона, где сказано: «и другие вообще последователи сект, признанных особенно вредными». Следовательно, г. Мельников сознавал, что нельзя писать «и другие», что это неудобно, что это сбивает читателя, а сам тоже окончил дело в роде этого. Г. Аристов совершенно кстати и вовремя задумал заняться и систематизированием русского религиозного разномыслия, и вспомогательною схемою. Такой труд решительно необходим в настоящее время, и если Н. Я. Аристов при исполнении его впадет в некоторые небольшие или даже и большие погрешности, то все-таки он даст сильный толчок делу. Соберутся замечания, указания, поправки, и вскоре станет наконец возможным издание полное и дающее ясное понятие о современном подразделении русского религиозного разномыслия по тем сведениям, которые имеет весьма ограниченное число литераторов, занимающихся вопросом о расколе. Хотелось бы видеть этот труд оконченным как можно скорее.