– Эта нирвана длилась года три четыре. А затем моя жизнь начала рушиться.
Теперь Дейзи поняла, о чем он говорил в тот день в летнем домике – кокаин был
его слабостью. Такой же, как для ее отца – бренди. Воспоминания о ранимой
тринадцатилетней девочке, которую постигло горькое разочарование, оказалось
достаточно, чтобы не дать ей разжалобиться, так что Дейзи повернулась к нему
спиной. Она направилась к выходу, но успела лишь взяться за ручку двери.
– Не уходи. – Голос Себастьяна раздался прямо у нее за спиной, он прижал
дверь ладонью, не давая открыть ее. – Пожалуйста, Дейзи, не уходи сейчас.
Просто позволь мне досказать то, что я должен.
Но она не хотела позволять. Закусив губу, Дейзи глядела на выкрашенные бело
золотой краской дверные панели. Она не желала слушать, не желала знать об
этих вещах, не желала понимать или прощать. Она хотела уйти, и все же, когда
Себастьян отнял ладонь от двери, оказалось, что она не в силах заставить себя
открыть ее и выйти.
Дейзи стояла так в нерешительности, взявшись за дверную ручку, и слушала
продолжение его истории.
– Кокаин стал для меня важнее всего, – продолжил из за ее спины Себастьян. –
Меня перестало волновать качество моих творений, критики принялись рвать
меня на куски, но мне было все равно. Я жил расточительно, но доходы стали
стремительно падать. И я влез в долги.
Слова сыпались из него, словно он знал, что она вот вот сбежит, и хотел прежде
успеть объясниться.
– Дейзи, однажды ты спросила, почему люди ломают себе жизнь ради таких
вещей, но, несмотря на то что это случилось и со мной, я не могу дать тебе
ответа. Полагаю, просто наркотики притупляют нравственность. Это
единственное объяснение, которое я могу дать.
– Значит, в скандальных газетенках писали правду. – Она повернула к нему
лицо, желая использовать сие обстоятельство против него, уязвить Себастьяна
его прошлым, но не смогла.
Несмотря ни на что, она все еще любила его и не могла произнести жестокие
слова, чтобы его ранить.
– Да, – ответил он. – Безумные гулянки, выпивка, азартные игры – не было
порока, которого бы я не вкусил. Почти все, что ты слышала или читала обо
мне, – правда. Но кокаин… это было тайной. Об этом не знает никто. Никто,
кроме моего друга Сент Сайреса, английского доктора, живущего в Италии, и
нескольких швейцарских монахов.
– Доктора? Так ты пытался вылечиться? – Дейзи еще только задавала этот
вопрос, а ей уже захотелось стукнуть себя по голове. Он зависим. Подобно
алкоголикам. Он никогда не вылечится.
– Мне пришлось, – признался Себастьян. – Однажды, я принял слишком много,
и это едва не убило меня. Когда я очнулся, доктор, за которым посылали, сказал, что если я продолжу принимать кокаин, он погубит меня, и только что будучи
на волосок от гибели, я понял, что должен остановиться. Для отвыкания доктор
порекомендовал подыскать уединенное местечко в швейцарских Альпах…
монастырь, на худой конец. – Себастьян попытался выдавить улыбку. – Я, и в
монастыре. Можешь себе представить?
Дейзи чуть было не улыбнулась в ответ, но вовремя одернула себя.
– Продолжай, – закрыв глаза, жестко отрезала она. – Закончи рассказ, чтобы я
могла уйти.
– Три года я провел, преодолевая свою зависимость. Я никому никогда об этом
не рассказывал, даже Матильде, но твой отец пил, и я подумал, ты имеешь
право знать, что и у меня есть подобная слабость. |