Ярмеж хотел ближе сойтись с Властом, но несмотря на сердечность и дружеские отношения Ярмеж чувствовал, что молодой Любонь что-то скрывал и что-то не договаривал; словом, какая-то преграда их разделяла и они не доверяли друг другу.

— Отчего это вы удалились с Виотком? — спросил Ярмеж.

— Хотел узнать кое-что о немцах, и, разговаривая, не заметили, как ушли в лес.

На этом разговор прекратился. Власт поспешил к отцу, так как гости стали разъезжаться и надо было провожать их.

Старик все время следил за сыном и беспокоился о нем. Ярмеж подливал масла, рассказывая о том, как Власт молится и совершает непонятные ему обряды; и старый Любонь, как и Доброгнева, догадываясь, что он скрыто исповедует христианство, хотели как можно скорее вернуть его к старой вере. И им обоим казалось, что самый верный путь к достижению этого будет прежде всего женитьба.

Как раз в этот день Любонь разговаривал со своим дальним родственником Сломкой, у которого была пятнадцатилетняя дочь Млада, славившаяся своей красотой на весь округ.

Старый Сломка боялся, как бы у него не отобрали дочку в Познань, в седьмые либо восьмые жены Мешку. Бабы-свахи шлялись по всему краю и высматривали девушек… А их красота считалась единственным приданым, какого требовал князь.

Вздохнул старый Любонь и признался, что и он тревожится за свою Гожу, как Сломка о своей Младе.

— За свою ты не бойся, — сказал он Сломке, кладя ему руку на плечо. — Отдай ее за моего сына. Я пришлю сватов. Как наденут на нее чепец, никто ее пальцем не тронет, какая ни будь она раскрасавица. Отдай Младу за моего Власта!

— А почему бы и нет? Только бы он не брал уж других жен.

— Не в наших это привычках — только у князей, да у таких, у которых необузданные страсти, и у потерявших стыд… В нашем роду никто больше одной жены не имел, — ответил Любонь.

— И мы такие же, — сказал Сломка, — а где дома две или три жены, там ни порядка, ни покоя нет, ни стыда… Отдам вам Младу за вашего Власта.

И ударили по рукам.

— Но быть по старому обычаю — со сватами и обрядами… Только Власт раньше поговорит с Младой, потому что я против воли дочери не выдам и не буду ее неволить.

Любонь улыбнулся.

— Оба молоды, чего бы им не понравиться друг другу? Мы решать будем, не они.

И, пошептавшись еще немного, разошлись. Когда Власт вернулся, старик велел ему поклониться Сломке в ноги.

— Старый друг и родственник, простись, как с отцом, — пробормотал Любонь.

Власт исполнил приказание отца.

Гости вскоре один за другим стали разъезжаться, сперва уехали те, которые были из более отдаленных местностей, затем близкие соседи, последние выехали уже ночью при луне.

Теперь и Гожа вышла из своего убежища подышать свежим воздухом.

Власт, утомленный, сидел на стороне. Прислуга убирала столы, поднимая разбросанные по земле кубки, пустые ведра и кувшины.

Издали доносились песни уезжавших.

После шумного дня наступил тихий и спокойный вечер.

Любонь о чем-то шептался со старой матерью, а Власт, которого наконец отпустили, побеседовав немного с сестрой, удалился на гумно помолиться.

Но здесь поджидал его Ярмеж. Последнего угнетало то, что он никак не мог сойтись с Властом и быть с ним искренним. Встретившись в дверях гумна, Ярмеж подавил в себе зависть, которую питал к товарищу детства и, взяв его за руку, сказал:

— Сядьте здесь, Власт, я хочу с вами поговорить искренно, как с братом.

— Хорошо, друг мой, говорите, я слушаю.