Грубер, получив в свое распоряжение обе руки, начал ревизию первого ранения.

Пуля была в ране и довольно глубоко. К счастью, петли кишечника повреждены не были, и Грубер быстро вытащил ее, бросил на стол и довольно долго проводил ревизию, стараясь ничего не пропустить, и только после этого принялся зашивать отверстие. В этот момент Снегирь очнулся и сильно дернулся, застонав.

— Больно, — прохрипел он, а Зина крепко держала его, не давая шевелиться, пока Грубер в спешном порядке замешивал спек.

— Я знаю, дружище, потерпи немного, — приподняв голову Снегиря, Грубер выпоил другу немного наркоты, которая притупила боль и дала ему возможность закончить с раной. Чтобы хоть немного отвлечь Снегиря от происходящего с его телом, Грубер решил немного поговорить, да и заодно выяснить пару моментов. — Кто в тебя стрелял, и зачем этот кто-то в тебя стрелял?

— Не знаю, — Снегирь говорил отрывисто, потому что боль прорывалась даже сквозь дурман спека. — Он спускался по лестнице, когда я вошел. Мне казалось, что на жилом этаже только мы комнаты занимаем, вот я и попытался выяснить, а не от нас ли данный экземпляр чешет? Помнишь, как нас бомбанули, ну, там еще Радистку голую прямо из душа извращенец какой-то прихватил с собой, которого ты в итоге успокоил? — Грубер кивнул, хотя из такого положения Снегирь его не видел. — Я просто спросил, откуда он такой красивый нарисовался, а тот сразу палить начал. Я даже сообразить, что происходит, не успел. — Язык заплетался, и сформулировать мысли было трудно, но, в голове Снегиря промелькнула мысль, что он-то не Грубер, который под спеком сам себе полостную операцию когда-то делал, а раз так, то можно и расслабиться, лишь бы боли больше не было.

— И куда делся стрелок? Мы его не видели, выходящим из этой дыры, — Снегирь приоткрыл закрывающиеся глаза, когда сквозь поглощающий его без остатка жар, почувствовал, как на полыхающий лоб легла восхитительно прохладная ладонь, а женский голос с легкой хрипцой из-за начавших перестраиваться когда-то связок, задал этот вопрос. До замутненного разума донесся отголосок боли, сконцентрированной где-то в боку, а затем эта боль отошла на второй план, остался лишь образ женщины, склонившейся над ним. Вместо того, чтобы ответить на заданный ею вопрос, Снегирь протянул.

— Какая ты красивая, — и попытался пьяно улыбнуться.

— Что с ним? — Зина повернулась к Груберу и нахмурилась. — Он бредит?

— Мы бредим большую часть нашей жиз-ни, — Грубер произнес последнее слова по слогам, потому что в это время вытаскивал последнюю пулю из тела Снегиря. — А он сейчас находится под сильной и ни хрена не очищенной наркотой. Как ты думаешь, может ли Снегирь сейчас мыслить здраво? — Грубер бросил зажим на стол и вытащил стерильный шовный материал, ловко надевая нитку на иглу, которую в свою очередь захватил иглодержателем. — Вот очухается, и узнаем, что он имел в виду, называя тебя красивой, и куда делся его чуть-чуть промазавший убийца. Хотя в одном он точно прав, тело, которое ты облюбовала — очень красивое.

— Я не выбирала его специально, если ты не помнишь, как именно все произошло, — Зина надулась, но тут же переключила все свое внимание на Снегиря, с задумчивым видом проводя по его лбу кончиками пальцев, отмечая, что тот под ее прикосновениями успокаивается.

— Честно? — Грубер наложил последний шов и щедро плеснул на раны живчиком. После этого принялся собирать инструменты, предварительно их вычищая, используя все тот же живчик. — Я вообще плохо помню, что происходило на тех идиотских кластерах, настолько мне было херово от твоего присутствия в моей башке.

— Ну одно-то ты помнишь очень даже хорошо, можешь не отрицать, в тот самый момент я все еще находилась в твоей башке, кажется, наш симбиоз ты именно так называешь, поэтому прекрасно знаю, что произвело на тебя такое сильное впечатление, — Зина приподняла голову Снегиря и, поддерживая ее, принялась аккуратно поить его живчиком.