Мне не хотелось снова видеть эту старушку. Хотя меня восхищал ее пыл, отвечать за нее мне не улыбалось. Мне и так есть, о чем волноваться.

Почему все полагают, что женщины такие заботливые? Мой материнский инстинкт угас благодаря кукле Писающая Бетси. Каждый раз, когда она мочила свои фланелевые панталончики, я еле сдерживала свой темперамент. Я перестала ее кормить, и это решило проблему, но заставило меня задуматься, даже в шестилетнем возрасте, насколько я пригодна для материнства.

В таком милосердном настроении я поехала в Рио Виста. Я все время смотрела одним глазом в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что меня никто не преследует. Следила за пикапами всех цветов и размеров. Мне показалось, что это был «додж», но тогда я не обратила особого внимания, а теперь не могла в этом поклясться. Ничего особенного не случилось.

Я доехала до реабилитационного центра, припарковала машину, вошла через центральный вход и направилась к лестнице. Стояла зловещая тишина. Ничего не говорило о том, чем занимается Агнес. Было только восемь вечера, но огни в коридоре были притушены, и все здание погружено в приглушенное шуршание и молчание любой больницы ночью.

Старики спят беспокойно, у них болят суставы. Ночи должны быть долгими, наполненными неприятными снами, страхом смерти, или, что, возможно, хуже — уверенностью, что проснешься для очередного бесконечного дня. На что им надеяться? Какие амбиции они могли сохранить в этом лимбе искусственного света? Я ощущала шипение кислорода в стенах, облако медикаментов, которое наполняло их тела. Сердца будут биться, легкие гонять воздух, почки фильтровать все яды из крови. Но кто поставит диагноз их страху, и как может кто-либо предоставить облегчение от основной болезни — отчаяния?

Придя в отделение, я заметила, что единственной освещенной кроватью была кровать Агнес.

Медбрат, молодой негр, отложил свой журнал и подошел ко мне на цыпочках, прижав палец к губам. Мы поговорили шепотом. Он сказал, что лекарства наконец подействовали, и она заснула. Теперь, когда я здесь, ему нужно вернуться к своим делам. Если мне что-нибудь понадобится, я могу его найти на посту в конце коридора. Он вышел из комнаты.

Я тихонько вошла в круг яркого света, в котором спала Айрин. Одеяло на ее кровати было из тяжелого ярко-белого хлопка, ее тощее тело лишь слегка приподнимало его.

Она тихонько похрапывала, ее глаза казались слегка приоткрытыми, веки подергивались, как будто она следила за какими-то внутренними событиями. Правая рука вцепилась в простыню, пораженные артритом суставы пальцев выпирали, как наросты на дереве.

Ее грудь была плоской. Редкие волоски росли из подбородка, как будто возраст трансформировал ее из одного пола в другой.

Я поймала себя на том, что затаила дыхание, глядя на нее, желая, чтобы она дышала, боясь, что она сейчас уплывет прямо у меня на глазах. Сегодня днем она казалась дерзкой и энергичной. Сейчас она напомнила мне старых кошек, чьи косточки были пустыми и маленькими, и которые казались способными летать.

Я посмотрела на часы. Прошло двенадцать минут. Когда я взглянула назад, черные глаза Агнес впились в мое лицо с удивительной живостью. Было что-то пугающее в ее неожиданной бдительности, как визит из иного мира.

— Не заставляйте меня уезжать, — прошептала она.

— Это не будет так уж плохо. Я слышала, что этот дом престарелых замечательный. Правда. Вам будет гораздо лучше, чем здесь.

Ее взгляд стал напряженным.

— Ты не понимаешь. Я хочу остаться здесь.

— Я понимаю, Агнес, но это просто невозможно. Вам нужна помощь. Айрин хочет, чтобы вы были поближе к ней, и она могла о вас позаботиться.

Она печально помотала головой.

— Я умру. Я умру. Это слишком опасно. Помоги мне бежать.

— С вами все будет в порядке.