12. В некоторых из писем, полученных или написанных Садом в Венсенне и Бастилии, он встречает или вставляет шифрованные высказывания, которые называет сигналами. Эти сигналы служат ему, чтобы воображать, или даже читать (если предполагается, что, будучи вставленными в письма его корреспондентом намеренно, они ускользнули от цензуры) количество дней, отделяющих его от визита жены, от разрешения на прогулку или освобождения; эти сигналы, скорее, приносят вред («Против меня применяется система шифров…»). Шифрован и цифровая мания прочитывается на нескольких уровнях; прежде всего, это уровень невротических подсчетов: в своих романах Сад неустанно проводит бухгалтерию: классы субъектов, оргазмы, жертвы; и особенно — подобно Игнатию де Лойоле — из-за рецидивов чистой навязчивости он подсчитывает то, что сам забыл, а также собственные ошибки в исчислениях; кроме того, поскольку цифровые шифры сбивают с толку рациональность (скажем, скорее, что они применяются, чтобы сбивать ее с толку), они способны обусловливать сюрреалистические потрясения: «18-го, в 9 часов, часы прозвонили 26 раз», — отмечает Сад в своем Дневнике; наконец, цифровые шифры представляют собой триумфальный путь доступа к означающему (здесь — в виде игры слов): «Намедни — так как вам понадобился 24, был послан крючник, чтобы заменить г-на Ле Нуара [это был лейтенант полиции], а чтобы я написал г-ну Ле Нуару, пришел 4; и вот 24». Шифровка — начало письма, его постановка в освобождающую позицию: эта связь как будто бы совершенно не учитывалась в теории идеографии, если верить актуальным трудам Ж.-Л. Шефера об иероглифах и клинописи: фонологическая теория языка (Якобсон) несправедливо отдаляет лингвиста от письма; исчисление могло бы его к письму приблизить.

13. У Сада была одна фобия: море. Что дадут прочесть детям в школах: стихотворение Бодлера («Свободный человек всегда лелеет море…») или признание Сада («Я всегда ужасно боялся моря и презирал его…»)?

14. Один из основных преследователей Сада, лейтенант полиции Сартин, страдал от психопатологической страсти, которая в справедливом обществе (выравнивая счет) обрекла бы его к заточению на тех же основаниях, что и его жертву: это был фетишист париков: «его библиотека вмещала в себя всевозможные разновидности париков всех размеров; он напяливал их согласно обстоятельствам»; среди прочих имелся парик для любовных свиданий (с пятью небольшими развевающимися буклями) и парик для допроса преступников, своего рода головной убор со змеями, который называли неумолимым (Lély, II, 90). Если нам известно фаллическое значение косы, то можно вообразить, насколько Саду хотелось обрезать накладные волосы ненавистного блюстителя порядка.

15. В социальной игре своего времени, дважды осложненной, потому что — редкость во всей истории — Сад был сразу и синхроничен, и диахроничен, выводя на сцену (очевидно, неподвижную) картину классов при Старом Режиме и изменения в этих классах, маркиз отличается чрезвычайной мобильностью: это подлинный социальный джокер, способный занимать какую угодно клеточку системы классов; торжествующий сеньор в Ла Косте, он, с другой стороны, позволяет одному буржуа заменить себя в качестве поклонника барышни Коле, этот буржуа был сборщиком побочных доходов и подарил актрисе великолепный султан (туалетный столик); впоследствии, будучи членом секции Пик, Сад принимает облик общественно нейтрального литератора, драматурга; будучи вычеркнутым из списка эмигрантов, а впоследствии — из-за путаницы в именах — всегда в нем фигурируя, он может играть, в зависимости от разнообразных моментов Истории (или, по меньшей мере, так делает вместо него его семья), в эту рулетку социальной принадлежности.