|
В составленный нами сборник вошли в хронологическом порядке работы переводчиков разных эпох, все то, что показалось нам лучшим. Сам Хайям пришел к новому своему читателю, обремененный ношей стихов, «условно» ему принадлежащих и явно приписываемых. В России его переводили десятки поэтов, тем не менее не все четверостишия нашли сколько-нибудь сносное русское воплощение. Очевидно, это и невозможно. В отборе не может быть обязательной пропорции, ложной симметрии, иерархии. Пусть один переводчик будет представлен одним переводом, другой – сотнями; пусть иные стихотворения будут в разных переводах. Это – свободное, честное (и не законченное) соревнование.
Поколениями переводчиков сделано немало. Следует отметить серьезные основательные переложения Л. Некоры, фундаментальный вклад О. Румера, назвать имена С. Липкина, В. Державина…
Особо хочется сказать о высокохудожественных переводах поэта Ивана Тхоржевского, создавшего поистине неувядающий труд, – первый сборник стихов Омара Хайяма на русском языке. Если какая-то доля «осовременивания», какая-то степень «личностного участия» поэта-переводчика предопределены, то признаем, что на крыльях своего пятистопного ямба Тхоржевский «привнес» в переводную работу отнюдь не самое худшее: страшную силу собственного неверия и… глубину веры. Культуру символизма, звук и дыхание русской поэзии Серебряного века… Влияние европейской послебодлеровской лирики, веяние стихов Анненского, Сологуба… Чудится даже влияние определенной живописи. Может быть, палестинских работ Поленова:
Весна. Желанья блещут новизной. Сквозит аллея нежной белизной. Цветут деревья – чудо Моисея, И сладко дышит Иисус весной.
Характер поэта выражен уже в расстановке знаков препинания. (Существенно, что персидская поэтика требует смысловой цельности строки, не любит разрывов, сдвигов, переносов. Здесь от этого правила есть легкие отступления, не такие, как у неумелых переводчиков, не в ущерб поэзии и движению стиха.) Тхоржевский не старается сохранить восточную транскрипцию библейских имен, зато в данном контексте они звучат естественно. Очевидно, на единообразии транскрипции во всех переводах, даже если по-разному пишется имя самого Хайяма, не стоит настаивать, ведь имена входят в звуковой и зрительный образы.) В его переводах стихов Хайяма, связанных с Библией, есть нечто от «Нежности ветхозаветной», говоря словами давней поэтессы. Я бы сказал, что переводы эти, востоковедами не единожды обруганные за «вольность», выполнены непринужденно и целомудренно…
И, естественно, в этих переводах, давление которых сказалось на развитии новой русской поэзии, много личной судьбы, судьбы России… Это недоказуемо, но это чувствуется:
О, если бы крылатый Ангел мог, Пока не поздно, не исполнен срок, Жестокий свиток вырвать, переправить Иль зачеркнуть угрозу вещих строк!
Или другое четверостишие:
Ловушки, ямы на моем пути — Их Бог расставил и велел идти, И все предвидел. И меня оставил. И судит! Тот, кто не хотел спасти!
…Важным этапом в поэтическом переложении и осмыслении наследия Хайяма следует назвать большую работу нашего современника Германа Плисецкого. |
