— Когда он закончится, этот чертов суд, Роза?

— Самое большее через день-два. Во всяком случае я так надеюсь. Со своей стороны, я просила судью Уэйнтрауба об отсрочке до понедельника. Мне надо уточнить кое-какие детали.

«Например, касательно доктора Слоана. У меня такое чувство, что там не все так чисто, как кажется. Рэйчел, похоже, далеко не полностью посвятила меня в эту историю», — подумала она.

Брайан сидел, понурив голову; когда он поднял глаза, Роза увидела, как покраснели его веки. На губах у него играла печальная полуулыбка.

Сердце Розы тревожно екнуло: ей вспомнились давние времена, когда он грустил из-за нее. Как в этот страшный день — ей было тогда тринадцать и она играла Марию Магдалину в школьном спектакле на Пасху. И эти паскуды мальчишки, кидавшие в нее камни из папье-маше и отвратительно ухмылявшиеся при виде ее больших, как коровье вымя, грудей. Их ухмылки, впрочем, были видны только ей, но не залу. Какое это было для нее унижение! Но виду она не подавала. После спектакля, за кулисами, ее разыскал Брайан — в его лице отражались, как в капле воды, все те страдания, через которые пришлось пройти Розе. Он крепко, не говоря ни слова, обнял ее и прижал к себе ее оцепеневшее тело.

Сейчас, глядя на него, Роза поняла, что, в сущности, он совсем не изменился. Чувство сострадания в нем оставалось прежним. Вот на столике лежит его рука: длинные пальцы обхватили кружку, на большом пальце бледное чернильное пятно. Неужели эта рука не протянется, чтобы погладить ее по щеке?!

— Здесь, как во Вьетнаме, — произнес Брайан. — Знаешь, почему мы проиграли эту войну? Я тебе сейчас скажу. Не из-за этого «трюкача» Дика, нашего президента. Или из-за студенческих волнений в Кенте. Или провалов ЦРУ. А потому, что не могли увидеть, против чего мы сражаемся. Да, да, против чего! Ведь сражались мы не против Вьетконга. И не против этих ребят в черных робах, которые вместо риса сажали в землю мины-ловушки. Я имею в виду, что мы не знали, за что, черт возьми, мы там гибнем. Не вьетконговцы были в конечном счете нашими врагами, а мы сами. Это-то нас и убивало. Когда не видишь смысла, то носишься как белка в колесе — без цели.

Помолчав, Брайан с грустью заключил:

— Рэйчел убивает именно это. Она не знает, кто ее враг. Семейство Сосидо? Ди Фазио? Я так не думаю. Мне кажется, все дело в ней… вернее… в нас. Что-то у нас двоих не так. Чего-то нам не достает. Одно время мне казалось — ребенка. Ребенка, которого все нет и нет. Но сейчас я понял: не в нем одном загвоздка. Нам обоим нужна какая-то опора. Прочная, настоящая. Господи, она же у нас была! Куда, спрашивается, она подевалась? Может, и есть… где-то… а мы просто не там ищем?

«Может, ты просто выбрал не ту женщину!» — захотелось крикнуть Розе.

Но странно, прежней горечи в душе как будто уже не было. К горечи примешивалось теперь что-то иное. Что-то, как ей казалось, светлое и звонко журчащее, как горный ручей.

Чувство всепрощения.

Одна и та же мысль неотвязно звучала в ее мозгу:

«Я любила тебя, Брайан. Больше жизни. Готова была умереть ради того, чтобы ты жил. Но не в моих силах было спасти тебя. Как сумела сделать Рэйчел. Теперь я поняла, какими бывают ветры перемен. Когда они начинают дуть, происходят события, которые больше и сильнее нас. Они могут заставить нас любить одновременно не одного, а сразу нескольких людей. Каждого по-своему, со своими оттенками и нюансами. Одного больше, чем другого, но не настолько, чтобы совсем убить второе чувство…»

Напрасно пытаться поймать радугу! Что толку мечтать о Брайане. Какая-то его часть любила ее — и всегда будет любить.