Какая-то его часть любила ее — и всегда будет любить. Так, повзрослев, человек продолжает любить свои воспоминания о счастливом детстве. Когда позволено босиком шлепать по лужам. А бутылка оранжада и поездка в подземке за десять центов до Кони-Айленда кажутся пределом роскоши. И любовь эта тем сильнее, чем меньше шансов возродить то, что было.
— Интересно, — задумчиво произнесла Роза, — а как бы все случилось с нами, если бы ты все-таки женился на мне? — И при этом подумала, что еще совсем недавно не решилась бы спросить его напрямую, потому что подобные слова причинили бы ей слишком большую боль.
Брайан улыбнулся — и лицо его сразу повеселело.
— Мы с тобой тоже делали бы ошибки. Как и все остальные. Ругались бы из-за того, кто оставил тюбик зубной пасты открытым, в какое кино пойти… В общем, наверняка жалели бы порой о том, что в свое время не связали свою судьбу с кем-нибудь другим.
— Но все равно были бы счастливы.
— Ну, может быть… и были бы. — Его рука еще сильнее сжала ей запястье, а холодные ясные глаза на миг встретились с ее взглядом. — Но, Роза, разве у нас с тобой монополия на счастье? Ты любила меня, наверное, потому, что была так одинока. И так чертовски горда. Ведь если бы только позволила другим заглянуть к себе в…
— Но мне не нужно было никого, кроме тебя.
— Пойми меня, Роза! Так трудно отвечать за чье-то счастье одному. Никогда нельзя ставить себя в такое положение.
При этих словах слезы выступили у нее на глазах, но, сдержавшись, Роза попыталась изобразить на лице улыбку и произнесла как можно более беззаботно:
— Когда-то у тебя это получалось совсем неплохо.
Брайан покачал головой, но чувствовалось, что ему было приятно услышать ее слова:
— Вот уж не думал, что дождусь от тебя подобного комплимента.
— Это я только теперь такая храбрая. Еще совсем недавно я бы ни за что тебе не призналась. Мне было бы слишком больно это сделать. После того как мы с тобой были когда-то так счастливы вместе. Память о тех днях жила в моей душе. Но сейчас, наверно, я стала другой. И ты тоже изменился. А в памяти сохраняется одно только хорошее, все плохое отбрасываешь, — склонив голову набок, Роза как будто старалась что-то припомнить. — Да, — наконец произнесла она, — у тебя все еще есть та медаль, которую я тебе когда-то подарила? Святого Христофора?
— Нет, но она спасла мне жизнь. В Наме, как мы его называли.
И тут Брайан, постепенно оживляясь, стал рассказывать о том, как ему удалось спастись.
— Хорошо, что ты мне это рассказал. — Она высвободила руку, которую Брайан продолжал держать, и смахнула с ресниц предательские слезинки. — Все эти последние месяцы я чувствовала себя такой потерянной оттого, что не могла с тобой поговорить. Теперь я вижу, что мы квиты.
— Кто «мы»?
— Я и Рэйчел. Годами я ревновала тебя к ней. Дьявольски ревновала, потому что это она, а не я спасла тебе жизнь. Сколько раз, сколько сотен раз представляла себе, как поступила бы я… Но мне так и не представилось случая сделать это.
«Что ж, такой случай у тебя теперь имеется!» — сказала она себе.
— Послушай, Роза… может, это и не имеет теперь значения. Но я… — запинаясь, продолжал Брайан, — любил тебя. И до сих пор люблю… по-своему.
— Знаю, — ответила она.
Они обменялись долгими нежными взглядами. Роза понимала, что именно имеет в виду Брайан. Поняла, потому что и сама чувствовала то же. Они оба продолжали любить друг друга — прежних. Или тех, кем могли бы стать. |