Запертый в фургоне Друн схватил свирель и принялся играть со страстной яростью и беспомощным отчаянием, представляя себе злоключения Глинет. Золотистые пчелы у него в глазах, днем лишь изредка жужжавшие, чтобы напомнить о своем присутствии, собирались было успокоиться в темноте, но при звуках свирели стали описывать недовольные круги. Заметив этот эффект, Друн заиграл громче.

Карфилиот вскочил и быстро подошел к фургону: «Заткни свою свиристель! Она действует мне на нервы!»

Друн поднатужился, приподнявшись со скамьи, и принялся дудеть еще быстрее и настойчивее. Испытывая непреодолимое отвращение к музыке, золотистые пчелы летали зигзагами, петляли восьмерками, стали сталкиваться и в конце концов, полностью раздосадованные, вылетели из глаз Друна. Торжествующе набирая воздух в грудь, Друн заставил свирель играть издевательский марш фортиссимо.

Карфилиот наклонился к двери фургона и громко сказал: «Сейчас зайду в фургон, сломаю свирель и надаю тебе таких оплеух, что надолго затихнешь!»

Друн не останавливался — звуки свирели настолько будоражили пчел, что теперь они метались по всему фургону, натыкаясь на стены.

Карфилиот поднял засов, закрывавший дверь. Друн отложил свирель и отчетливо сказал: «Дассенах, ко мне!»

Карфилиот распахнул дверь. Золотистые пчелы дриад вылетели и ударились ему в лицо; герцог отшатнулся, и это спасло ему жизнь — шпага проткнула воздух, лишь слегка прикоснувшись к его шее. Удивленно выругавшись, герцог схватил шпагу за эфес, вырвал ее из руки Друна и отшвырнул в кусты. Друн пнул его в лицо; Карфилиот схватил Друна за ногу и отбросил кувырком внутрь фургона.

«Чтобы не было больше никакого шума! — пыхтя, выкрикнул Карфилиот. — Не стучи, не свисти и не чирикай, а то получишь по башке!»

Захлопнув дверь, он опустил засов. Повернувшись к Глинет, он увидел, что та взбиралась по ветвям старого дуба. Карфилиот подбежал к стволу, но уже не мог ее достать. Он полез на дуб вслед за ней, но Глинет карабкалась быстрее и все выше. В конце концов она выбралась на конец ветви, прогибавшейся под ее весом — Карфилиот не посмел за ней последовать.

Он стал говорить с ней — сначала шутливо, потом просительно, затем угрожающе. Но Глинет не отвечала, неподвижно прячась в листве. Карфилиот произнес последнюю угрозу, от которой у нее похолодела кровь, и спустился с дерева. Если бы у него был топор, он срубил бы под ней ветвь — или даже все дерево — и отомстил бы ей за неподчинение его воле!

Всю ночь Глинет сидела, съежившись от холода и страха, в развилке старого дуба. Казалось, Карфилиот заснул на подстилке у костра, но время от времени он подбрасывал хворост в огонь, и Глинет боялась спуститься.

В фургоне Друн лежал на скамье, раздираемый противоречивыми чувствами — он торжествовал, потому что к нему вернулось зрение, но с ужасом думал о том, что могло происходить снаружи у костра.

Утренний свет постепенно просачивался в темный фургон сквозь щели и окошко за козлами. Карфилиот поднялся с подстилки и, прищурившись, смотрел наверх, пытаясь разглядеть Глинет в темной листве: «Слезай, пора ехать».

«Не слезу».

«Как хочешь, уеду без тебя».

Карфилиот взял двуглавых лошадей под уздцы и подвел к дышлу — лошади стояли, дрожа и вскапывая землю когтями; новый хозяин вызывал у них отвращение.

Глинет следила за приготовлениями с нарастающей тревогой. Карфилиот тоже следил за ней краем глаза. Наконец он позвал: «Слезай и заходи в фургон! Или я вытащу Друна и задушу его у тебя на глазах. Потом я залезу на дерево, накину петлю, потяну за веревку и сломаю ветку, на которой ты сидишь. Может быть, я тебя поймаю — а может быть и нет, в каковом случае ты упадешь и ушибешься. Так или иначе ты у меня в руках, и я могу сделать с тобой все, что хочу».