— И верно, этот Томас был его другом. Крупный был в то время ученый, способный врач. Учился в Падуе, в Салерно и Монпелье...
— Говорили также, — вклинился Гофрихтер, уже некоторое время кивками подтверждавший, что тоже припоминает, — он еще был чародеем и еретиком.
— Ну, прицепились вы, господин Ян, — поморщился бургомистр, — к колдовству, что твоя пиявка. Успокойтесь.
— Томас Богемец, — заметил слегка суховатым тоном плебан, — был лицом духовным. Вроцлавским каноником, потом даже суфраганом дицезии* [Епископ без епархии.] и почетным епископом Сарепты*. [Город в Финикии неподалеку от Тигра. Звание епископа чисто номинальное, так как после гибели королевств крестоносцев эти земли были заняты мусульманами.] Он был лично знаком с папой Бенедиктом XII.
— Об этом папе тоже всякое говорили, — не думал отступать Гофрихтер. — Да, случались колдуны и среди инфулатов* [Прелат, имеющий право носить митру.]. В свое время инквизитор Швенкефельд...
— Да прекратите вы наконец, — оборвал его плебан Якуб. — Нас сейчас интересует нечто иное.
— И верно, — подтвердил злотник. — Я, например, знаю, что у князя Генрика не было потомка мужеского полу, а были только три дочери. С самой младшей, Маргаритой, наш священник Томас позволил себе завести роман.
— И князь допустил? Неужто настолько сильна была дружба?
— Князь в то время уже упокоился, — снова пояснил злотник. — Княгиня же Анна либо не знала, чем тут пахнет, либо знать не желала. Томас Чех в те годы еще не епископствовал, но был в прекрасных отношениях с остальной Силезией: с Генрихом Верным в Глогове, Казимиром в Чешине и Фриштатте, свидницко-яворским Больком Младшим, бытомско-коэельским Владиславом, Людвигом из Бжега. К тому же представьте себе, господа, что человек не просто бывает в Авиньоне у Святого Отца, но еще и ухитряется извлечь у него мочевой камень так ловко, что после операции пациент не только сохраняет... куську, но она у него еще и встает. Если даже не ежедневно, то все же... Хоть, возможно, и звучит это несколько забавно, тем не менее я нисколько не шучу. Считается, что именно благодаря Томасу у нас в Силезии до сих пор сидят Пясты* [Династия в средневековой Польше.]. Он, кстати, с равным успехом помогал и мужчинам, и женщинам. А также супружеским парам, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Боюсь, — сказал бургомистр, — что нет.
— Он ухитрялся помочь чете, у которой ничего не получалось в супружеском ложе. Теперь понимаете?
— Теперь — да, — кивнул Гофрихтер. — Стало быть, вроцлавскую княжну он... э... обработал тоже скорее всего в строгом соответствии с медицинским искусством. Результатом, естественно, оказался ребенок.
— Естественно, — подтвердил плебан Якуб. — Дело прикрыли обычной методой. Маргариту заперли у кларисок* [Монахини Ордена святой Клары.], ребенок попал в Олесьницу к князю Конраду. Конрад воспитывал его как сына. Томас Богем становился все более значительной фигурой всюду — в Силезии, в Праге у императора Карла IV, в Авиньоне, поэтому карьера мальчику была обеспечена уже с детства. Конечно, карьера духовная. В зависимости от того, сколь разумен он будет. Был бы глупым — получил бы сельский приход. При средней глуповатости его сделали бы аббатом где-нибудь у цистерцианцев. Был бы умным — ждала б капитула одной из коллегиат.
— А каким он оказался?
— Неглупым. Пристойным, как отец. И храбрым. Не успел еще никто что-либо предпринять, а будущий князь уже бился с великопольчанами плечом к плечу с младшим князем, будущим Конрадом Старым. И бился так храбро, что не было другого выхода, как посвятить его в рыцари с пожалованием земельного надела. |