В самом деле, в отсутствие мужа Йорун постоянно полировала меч и гладила точилом лезвие, а в тайные знаки смотрелась, будто в зеркало. Также она обмотала рукоять тонкой кожаной лентой.

Вот как-то говорит Старкад жене, лёжа рядом на постели:

— Знаешь, как ты могла бы со мной развестись? Твой отец ныне один из законоговорителей на тинге и хороший знаток уложений. Пойди к нему и скажи: «Я не хочу больше Старкада возле себя. Когда он приходит ко мне, плоть его становится так велика, что он не может иметь никакой утехи со мной, и хотя мы стараемся по-всякому, ничего не выходит».

— Ты тогда, в молочном сарае, не захотел говорить неправду, так и я нынче не стану, — отвечает она.

На том и покончили.

Однажды вскоре после этой беседы снова ночевали супруги вместе. А надо сказать, что Старкаду нередко снились вещие сны, особенно когда лежал он рядом с Мечом-Радугой. Вот посреди ночи вскрикивает он, будто его убили, и садится на ложе.

— Что с тобой? — спрашивает Йорун.

— Приснилось мне скверное, — отвечает ее муж. — Будто в поле подъезжает ко мне статная женщина на сером коне, надевает на меня тесный красный плащ и такую же красную шапку, и отвечаю я на ее дар стихом, в котором есть такие слова:

— Это старая виса, что сложил и спел перед смертью твой дед по имени Скарпхеддин Неудача, которого сожгли в отцовском доме, и его же сон, — отвечает Йорун спокойно. — Только две вещи здесь новые: серый конь, что пророчит кровавую смерть, и мост великана — а это означает крепкий щит, который перебрасывают с борта одного корабля на другой при штурме. Невелика сила такого предсказания.

— Всё же надо быть к тому готовым, — отвечает Старкад. — Распоряжусь-ка я, пожалуй, чтобы Фрейдис увезли в глубь страны, где никто не селится из-за горячей земли, кроме ученых монахов Белого Христа. Заодно и читать-писать выучится.

Прошло еще время: лет пять или шесть. Сидят однажды Йордис с мужниной сестрой в малой светлице и шьют из дорогого скользкого шелка. Звали ту сестру Хильдис Женщина-Скальд, и язык у нее был поострей иного копья. Любила она говорить людям вещи, для них неприятные.

— Не откажи, сестрица, помоги мне скроить рубашку для мужа моего и твоего брата Старкада, — просит Йорун.

— Как это? Такая искусница и рукодельница — и не умеет? Отчего бы тебе не распластать её своим дарёным мечом? — отвечает Хильдис.

— Не смейся надо мной, — просит Йорун.

— Я вовсе не смеюсь. Вот только думаю я, что навряд бы ты стала просить кого-нибудь скроить рубашку для Хёскульда, отца твоей дочери и твоего настоящего мужа.

А тогда еще не отменили старый закон, по которому для заключения брака мужчине только и надо было, что посеять семя в чрево и дождаться плода. Но поистине мало кто так поступал.

— А что там с Хёскульдом? — отвечает Йорун. — Я совсем забыла про него.

— Зато он, я так думаю, помнит. Говорят, что он высадился на побережье неподалеку от Осинового Холма и что с ним немало народу.

— Не могу ему этого запретить, — отвечает Йорун. — Я не владею всеми землями в Хельгеланде с его подземным огнём и горючими песками, но только малым клочком земли, который дал мне муж как приданое моей дочери Фрейдис.

А это была строка из старинной висы, что начиналась так:

Стихи эти, которые все знали наизусть, предсказывали битву или поединок, грозящий верной гибелью тому, кто заставил их вспомнить.

А Старкад всё слышал и понял, потому что как раз стоял рядом с дверью.