Он замолчал, и Беркович, выждав минуту, кашлянул.

— А? — встрепенулся режиссер. — Не подумайте, что я рехнулся. Просто… Ну, я не готов утверждать под присягой… Мы в это время цапались с Одедом… Но мне показалось, что статистов сегодня было больше, чем обычно.

— Как это? — удивился Беркович. — Что значит — больше?

— Ну… Семь или даже восемь. Идут и идут. Нет, я понимаю, что это нервы расшалились…

— Да, — кивнул Беркович. — Вы же сами видели ленту.

— В том-то и дело, — упавшим голосом сказал Вермеер. — Где мне подписаться?

Когда режиссер ушел, Беркович несколько минут посидел в задумчивости, а потом попросил оператора войти.

— Скажите, — обратился он к Кердману, — прошлые дубли у вас записаны на другой кассете?

— Конечно, — кивнул тот. — Каждый день — новая кассета. Так удобнее монтировать.

— А та запись, что вы нам показали, когда была смонтирована? Вчера, я полагаю?

— Не понимаю, о чем вы? — спросил Кердман внезапно севшим голосом.

— Кассету с сегодняшним дублем вы вряд ли успели уничтожить, — продолжал рассуждать Беркович. — У вас не было времени. Вы могли ее только спрятать, чтобы потом забрать, вынести и размагнитить. По идее, она сейчас должна лежать в вашей сумке. В той, что вы поставили у ноги. Подайте, пожалуйста…

Кердман, как загипнотизированный, потянулся к сумке, потом вскочил и бросился к выходу. В двери он столкнулся с Хутиэли и едва не упал.

— Все в порядке, — сказал Беркович. — Это убийца.

— Если бы не Вермеер, все сошло бы ему с рук, — говорил старший инспектор час спустя, когда они уединились в кабинете Хутиэли. — Кердман был любовником девушки год назад, а потом появился Брискин. Оператор задумал покончить с обоими. Выбрал среди дублей тот, где Нехама дергалась в тот момент, когда мимо нее проходил Шай, подмонтировал к началу титр о седьмом дубле, который должен был сниматься сегодня — скорее всего, сам и держал хлопушку перед камерой. А сегодня воспользовался тем, что в студии темно и не видно ничего из того, что происходит за пределами ярко освещенной площадки. Нацепил маску с балахоном, благо артисты, пройдя мимо Нехамы, сбрасывали это тряпье в углу студии, чтобы подготовиться к последующему появлению уже в роли победителей инфляции. Он оставил камеру на полминуты, прошел мимо девушки, изображая статиста, и убил ее ударом стилета. Бросил балахон в общую кучу и вернулся к камере как раз в тот момент, когда дали свет и началась общая пляска. Никто на него внимания не обращал, и он спокойно заменил кассету. Сегодняшнюю спрятал в сумку и, если бы я позволил ему уйти, наверняка размагнитил бы на первом же видеомагнитофоне. Если бы не интуиция Вермеера, на оператора никто бы не подумал, а на кассете осталось бы косвенное доказательство вины Брискина.

— Маловато для суда, — заметил Хутиэли.

— Не уверен, — возразил Беркович. — На ленте все видно очень отчетливо. Брискин проходит, девушка дергается и застывает. Очень убедительная фальшивка.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ

— Наташа, — сказал Беркович. — Мне нравится такая литература, тебе — нет, разве это причина для того, чтобы нервничать?

— Конечно! — воскликнула Наташа и бросила на стол книгу, купленную мужем. — Я видеть не могу эти страшные оскаленные морды на обложках.