Простившись с отцом, батыр затосковал. Его тоже потянуло в родные края, к семье. Больше всего он соскучился по доченьке своей Минлеязе.

Но у Салавата, под началом которого находилось к тому времени девять волостей, не было времени предаваться печали. Предоставив отцу самому решать, как быть дальше, он уехал, а в один из ноябрьских дней ему доложили, что Юлай Азналин вместе с Ильсекеем Бектугановым, Бахтием Кусяковым, Яуном Чувашевым, Кабы лом Алагузиным, Утявом Яраткуловым и Яхьей Якишевым отправился в Челябинск к подполковнику Тимашеву. Остатки своего отряда он оставил на попечение сына.

Встретив отцовских людей, Салават приказал:

— Расселить всех по домам. Пускай отдохнут сегодня.

— Пока не до отдыха, Салауат-агай, — воскликнул бойкий безусый юнец.

— Это почему же?

— Плохие новости, Салауат-батыр, — мрачно произнес Амин Ибраев, бывший в отряде за старшего.

— Объясни все толком!

Как оказалось, в сторону Катав-Ивановского завода движется команда Рылеева. И уже известно, что вместе с ним едут конные отряды верных правительству мишарских и башкирских старшин, которые уже больше месяца готовились к этому походу. Среди них и те, кто когда-то был в рядах повстанцев, и теперь, примкнув к карателям, выказывают перед ними особое рвение. Люди Рылеева хорошо обучены и вооружены. Они собираются снять осаду и взять в плен Салавата.

Узнав об этом, тот затрясся от негодования и заскрежетал зубами.

— Предатели! Трусы! Такие и веру, и народ продадут, лишь бы шкуру свою спасти, — кричал он, кляня отступников. — Крови моей захотели?! — Будет им кровь! Просто так я им не дамся.

На следующее утро, еще затемно, он повел своих людей от Катав-Ивановского завода навстречу команде Рылеева.

Близкая зима дышала им в лицо колючим снегом. Она насылала на джигитов резкие порывы студеного ветра, словно пытаясь их остановить и развернуть в другую сторону. Холод пробирал до самых костей. Но никто не жаловался, ведь с Салаватом остались самые преданные и стойкие. Следуя за молодым командиром, двухтысячное войско безостановочно продвигалось вперед.

А вот и каратели. Не дав им опомниться, Салават, увлекая за собой своих людей, с разбега набросился на вооруженного до зубов противника.

Вражеская кавалерия начала контратаку. Надвигаясь на повстанцев, конники рассредоточились, чтобы отрезать им пути к отступлению. Салаватовцы бились насмерть. Сперва они вели прицельный обстрел из луков, а едва наступил черед рукопашной, в ход пошли сабли и копья.

— Не сдавайтесь, джигиты! Бейте, бейте залимов, — покрикивал Салават, безжалостно сокрушая вокруг себя вражеских солдат.

Под стать батыру вел себя и его сноровистый караковый конь. Оберегая хозяина, он умудрился в минуту опасности вывернуться и лягнуть передними копытами набросившегося на него неприятеля. А в тот момент, когда кто-то направил на Салавата ружье, потревоженное чем-то бедное животное неожиданно шарахнулось в сторону, еще раз отведя от него угрозу.

В другой раз спас Салавата вовремя подоспевший к нацелившемуся на него сержанту один из джигитов, приняв вместо командира смертельный заряд.

После выстрела к офицеру подскочил еще один джигит, но его тут же оттеснили. Сержант попытался прицелиться снова, однако, боясь попасть в своих, стрелять не стал, и замахнулся на Салавата шпагой. Уклоняясь, батыр резко дернул коня и со всей яростью обрушился на противника. Тот едва спасся, пригнувшись к седлу, и сокрушительный удар клинка Салавата пришелся на голову русского солдата-кавалериста.

В пылу схватки батыр не заметил, как очутился в плотном вражеском кольце. Опомнился он лишь в тот момент, когда до ушей его долетел отчаянный вопль — «Выручайте Салавата!».